13  

Поэтому и не расчухал, что к чему. Наверняка думал: страшная, зато богатая. И в дальних поездках спокойнее будет, кто ж на такую крокодилу позарится, пока он в отлучке. Никодим даже не скрывал, что шибко радовался, когда Анфиску за него спихнул. Приданое приличное дал, чтобы скорее от любимой дочурки избавиться. Только, — Иван мелко захихикал и затряс головой, — ей что шло что ехало. Замужем ли, холостая — без разницы! Не успеет Корнила Матвеевич за порог ступить, как вокруг нее кавалеров — точно мух на коровьей лепешке.

— Отчего у нее муж умер?

— Утонул он прошлой зимой на Байкале. Вроде как сани под лед ушли. Пурга была сильная, не успели спасти.

Анфиска после его смерти развернулась. Все мужнино состояние чуть ли не в одночасье в карты спустила, дом заложила и на папенькины хлеба вернулась. А у него с ней никакого ладу. Скандалят сто раз на дню. Никодим ног под собой от счастья не чуял, когда она свою половину отгородила. Опять стал ей жениха подыскивать. Но местных даже на богатое приданое не заманишь. Никто с этой оторвой связываться не хочет.

— А что ж тогда она мне заявила, что по улицам не гуляет? Я чуть было ее не пожалел. Думал, это свирепый папенька ее взаперти держит по какой-то причине.

— Удержишь ее, как же! — Иван сплюнул себе под ноги. — А по улице она и вправду не ходит, — он весело подмигнул Алексею, — да и зачем ей ходить, если собственный выезд имеется, — кивнул он в сторону удалившейся с их глаз парочки.

Они миновали еще несколько столь же кривых и грязных улочек, и Иван показал Алексею на низкое здание с узкими окнами. Изнутри их закрывали бамбуковые жалюзи, а над крыльцом висел расписанный иероглифами грязно-розовый бумажный фонарь.

— Вот отсюда Анфиска и ехала, — пояснил Иван, он вопросительно посмотрел на Алексея. — Давай в чайную зайдем, перекусим.

В грязной чайной, в которой они заказали себе горячего соевого молока и зеленого чая с пампушками, народу было немного. В углу тщедушный китаец при помощи палочек расправлялся с лапшой, неподалеку двое оборванцев руками запихивали в рот серое месиво — вареную чумизу, сдабривая ее соевым соусом и запивая ханшином. Воняло чесноком, застоявшимся перегаром и горелым маслом, на котором жарились свиные ребрышки и уши, любимое лакомство местных обитателей.

Алексей с интересом огляделся и поймал взгляд еще одного посетителя чайной, который сидел на корточках у самого порога, прикрывшись рваной дерюжкой, из-под которой торчала его голова с непременной сальной косицей и тощие, обтянутые выцветшей дабой колени.

Заметив взгляд Алексея, он вскочил на ноги и, беспрестанно кланяясь и по-собачьи преданно заглядывая в глаза, защебетал по-воробьиному звонко и быстро:

— Капитана, мала-мала чохи ю?[9].

— Ю, ю, — отозвался вместо Алексея Иван, — что надо?

Китаец радостно затряс головой, а глазки-щелки совсем затерялись в складках морщинистой грязно-желтой кожи.

— Поехали кабак, голый папа смотри… Папа ходи так-так, — вскидывая костлявые ноги, китаец припустил по кругу, растеряв при этом сандалии.

Алексей вытаращил глаза. Вавилов, заметив его изумление, рассмеялся.

— Какой к дьяволу «папа»? Букву «б» стервец не выговаривает! — Он грозно посмотрел на китайца и рявкнул:

— Отвяжись, вражье семя!

Алексей расхохотался. Иван вторил ему, вытирая выступившие на глазах слезы тыльной стороной ладони. Просмеявшись, он вытащил из кармана жилета часы, глянул на них и деловито произнес:

— Побежали уже!

Они вышли из чайной. Солнце спустилось к дальним горам, окрасив тайгу в разнообразные оттенки желтого цвета. Словно огромный ковш расплавленного золота плеснули и на старый пихтач, и на редкие кедровые куртины, выделявшиеся на фоне темного глухолесья светлой зеленью пышных крон. Они пошли быстрым шагом в гору.

Затем повернули налево и остановились перед убогой лавчонкой, чье крыльцо ушло в землю от старости. Иван окинул ее внимательным взглядом и весело сказал:

— Вот сюда нам и надо!..

И они спустились в ее глубины.

Глава 4

Черная, как мантия фокусника, ночь накрыла Североеланск. Звезды, будто подобранные на заказ, крупные и яркие, мерцали и перемигивались между собой, в грош не ставя своих соперников — городские фонари, извечно тусклые и чадившие газом. Иногда одна, а то другая звездочка вдруг срывались с места, устремлялись к земле и, прочертив огненный след, вспыхивали в последний раз и гасли, после чего небо казалось еще темнее, глубже и таинственнее.


  13  
×
×