20  

Окинув взглядом гуляющую публику, Вавилов натянул фуражку и подошел к буфетчику.

— Что скажешь?

— Никого похожего, ваше благородие! — Буфетчик опасливо зыркнул глазами по сторонам и вытер пот со лба тыльной стороной ладони. — Никого-с в помине!

— Французскими монетами никто сегодня не расплачивался?

— Хранцузскими? — удивился буфетчик. — Да мы и не знаем таких!

— Постой, Данила. — Пробегавший мимо половой взгромоздил на стойку поднос с грязной посудой. — Сегодня поутру завалился один хмырь болотный, выпил три рюмки водки, закусил балыком и кидает мне в оплату золотой. «Получи, дескать, что следует». А я посмотрел и говорю: «Припасай, шляпа, другую монету, у нас такие не ходят!»

— Что значит не ходят? — Вавилов почувствовал, как у него вспотели ладони.

— Да какая-то она не такая мне показалась. Маленькая, и не по-нашенски написано.

— И что же он ответил?

— Засмеялся и пальцем по лбу себя постучал. «Деревня ты необразованная, — говорит, — во французском золоте ничего не понимаешь!» Золото назад взял и канареечку мне сунул. Я ему сорок копеек сдал.

— Как он выглядел?

— Высокий, плечистый, одет как барин, с тростью и в цилиндре.

— Борода? Усы?

— Бороды точно нет, а вот усы имеются. Слабые такие, словно недавно отпускать стали…

— Ты случайно не заметил, куда он после трактира направился?

— Заметил, — пожал плечами половой, — с утра народу мало, в окно хорошо все видно. Он на крыльцо вышел и извозчика взял. Я точно не разглядел, но, кажется, Ермолая, того, что завсегда у фонтана слева от тумбы стоит…


На девять вечера Тартищев объявил общий сбор личного состава сыскного отделения.

— Будем брать Мозалевского, — коротко определил он задачу и приказал Вавилову:

— Доложите обстановку.

Тот пригладил ладонью редкие волосы, которые кустиком топорщились на затылке, и обвел собравшихся серьезным взглядом.

— На данный момент дело обстоит следующим образом. Выявлен адрес, по которому проживали Казначеев и Мозалевский. Они скрывались в комнате дядьки Казначеева Кондратия Бугрова. В портерной[18] напротив дома установлено наблюдение с двух окон. Наши агенты, сменяясь через два часа, наблюдают за парадным подъездом и окнами, выходящими на улицу. Из дворницкой ведется наблюдение за черным ходом. Как показал извозчик Ермолай Гусев, он довез Мозалевского по адресу, заявленному клиентом, то есть туда, где он проживал прежде с Казначеевым. В дом тот вошел через парадный ход и, по сведениям агентов, до сей поры из него не показывался.

— Что ж, будем брать! — повторил Тартищев и окинул взглядом свое воинство. — Чтобы застать его врасплох и отнять возможность сопротивления или сокрытия вещей, порядок действий будет таков…

Более всего на свете Алексей боялся, что у него забурчит в животе от голода. Пироги Марии Кузьминичны были последним, что он съел за сегодняшний день.

К тому же он опасался, что Тартищев вот-вот скажет:

«Возвращаетесь к себе восвояси, молодой человек, в ваших услугах боле не нуждаются». Но день закончился, за ним потянулась ночь, Тартищев помалкивал и ничего не сказал даже тогда, когда Алексей сел в одну пролетку с агентами, выезжающими на задержание Мозалевского.

В десятом часу вечера с двух сторон подъехали к дому, где укрывался Мозалевский. Остановились на некотором расстоянии. Вавилов и околоточный надзиратель подошли к воротам соседнего дома и звонком вызвали двух дворников, а по свистку околоточного явились два городовых.

Под окнами, у парадного подъезда и у черного хода выставили караулы, и после этого Вавилов, Алексей, один из агентов, околоточный и старший дворник принялись взбираться по темной и захламленной лестнице черного хода на второй этаж. Алексею приказали занять нижнюю площадку, агент поднялся чуть выше по ступенькам, ведущим на третий этаж. Околоточный и Вавилов затаились справа и слева от входа в квартиру.

На звонок дворника дверь открыла женщина и, похоже, совсем не удивилась столь позднему визиту.

— Кондратий дома? — спросил у нее дворник и шагнул через порог, оставив дверь слегка приоткрытой.

— Дома, дома, — зачастила женщина, — где ж ему быть?

Дворник окинул взглядом кухню и подошел к невзрачному человеку, точившему кухонные ножи.

— Послушай, мне бы Гурия повидать. Там его какая-то баба дожидается. Говорит, что жена.

— Катька? — удивился Кондратий. — Какого лешего она в ночь примчалась?


  20  
×
×