21  

— Откель мне знать? — рассердился дворник. — Позови да позови, просит, а сама чуть не ревмя ревет.

— А я ей что скажу? — Кондратий уставился на дворника. — Я и сам хочу знать, где он прохлаждается. Вчерась вечером как ушел с приятелем, так и не вернулся.

— А приятель что ж?

— Да он у меня в каморке валяется. С утра не просыхает. Сначала казенку[19] пил, а час назад Варьку, — кивнул он на одну из женщин, — в «шланбой»[20] посылал…

Дверь распахнулась, и Вавилов, а следом за ним околоточный, быстрым шагом вошли в квартиру. Кухня замерла от изумления. Перестали стучать ножи, смолкли разговоры. Кухарка и две ее помощницы, одна из которых открыла дверь дворнику, казалось, онемели от ужаса, увидев двух человек с револьверами в руках.

— Ни звука! — на всякий случай приказал громким шепотом Вавилов и кивнул головой Кондратию:

— Веди в свою комнату!

— Слушаюсь, — прошептал тот испуганно и засеменил к выходу из кухни.

Его каморка находилась по соседству, но, когда полицейские ворвались в нее, там никого не оказалось.

Только на грязном без простыни тюфяке, на котором совсем недавно лежал Мозалевский, валялся жилет, в кармане которого нашли тридцать рублей кредитными билетами. На трехрублевой ассигнации были видны следы крови. Кровь обнаружили и на грязном носовом платке, который преступник забыл на подоконнике.

— Беда какая! Спугнули все-таки мерзавца! Через подвал ушел! — поскреб в затылке околоточный и набросился на дворников:

— Что ж вы про угольную яму не упредили? Теперь ищи его свищи. Небось уже в другой конец города ускакал.

Дворники сконфуженно разводили руками и переглядывались. Летом в доме углем не пользовались, и про этот дополнительный выход, ведущий из подвала, просто-напросто забыли.

— Наверняка он в соседние дворы через дровяные сараи ушел, — заметил Вавилов, успевший сбегать на улицу и вернуться в компании с разъяренным Тартищевым.

Начальник сыскного отдела окинул всех тяжелым взглядом.

— Не отыщете к утру Мозалевского, пеняйте на себя! — И кивнул Алексею:

— Поехали!

У того екнуло сердце: вот и закончилась его недолгая карьера сыщика! Но виду не подал и лишь спросил:

— В сыскное отделение?

— Нет! — рявкнул в ответ Тартищев. — Ко мне домой! — И повернулся к побледневшему Вавилову:

— Иван, рой землю, грызи зубами, но достань мне негодяя хоть с того света! Сроку тебе до десяти утра. В одиннадцать меня ждут с докладом у губернатора!

— Ваше высокоблагородие! — Околоточный отошел от Кондратия, который, вжав голову в плечи, робко наблюдал за ними из закутка рядом с плитой. — Бугров говорит, что у Мозалевского якобы полюбовница есть. Верка, по фамилии, кажись, Шашкова. Проживает в меблированных комнатах на Разгуляе. Мозалевский хвастался по пьяни, что шибко, дескать, красивая.

И завсегда его принимает, даже без денег. А сейчас он при деньгах, так и вовсе рада будет.

Тартищев крякнул и посмотрел на Вавилова.

— Живо на Разгуляй! Верку выкопать из-под земли. Я не слишком верю, что он решит у нее укрыться, но засаду в квартире устроить непременно. Кроме того, осмотреть все трактиры, кабаки, распивочные, расспросить буфетчиков, половых, маркеров и завсегдатаев, не появлялся ли где человек, похожий на Мозалевского, предупредить городовых, обратить внимание на проституток… — Он махнул рукой Алексею. — Поехали!

Тот уточнил:

— К вам домой?

— Нет, в бордель! — ответил Тартищев и, заметив, как вытянулось лицо у Алексея, неожиданно рассмеялся:

— Не обольщайся! Всего лишь проверим, не появлялся ли наш бегунок в сих злачных местах.

Глава 6

Ночь по календарю градоначальника до сих пор считалась лунной, и поэтому фонари опять не горели, хотя на город опустился туман, густой и липкий. Он окутывал здания сплошной пеленой, висел клочьями на кустах и деревьях, стлался под ноги запоздавшим прохожим и лошадям ночных извозчиков, громко перекликавшихся у городского фонтана — своей извечной стоянки.

Подобные ночи — сущий подарок для обитателей трущоб и притонов, выползающих на свой ночной промысел. Редко кто из обывателей даже в дневное время осмелится на столь рискованный шаг — появиться в районе Хлудовских выселок, самого разбойного места в Североеланске. Ограбить, обыграть в карты, убить — на Хлудовке в порядке вещей. Крики о помощи или предсмертные стоны здесь так же обычны, как разудалые пьяные крики, визги проституток или отборная брань проигравшегося в пух и в прах «делового»[21], спустившего за час игры всю свою ночную добычу…

  21  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×