Агент сыскной полиции

— Да полно вам, Лиза, — улыбнулся Алексей, — служба у него такая. Порой три дня пройдет, а ему кажется — три часа.

— А я что говорю. Давеча, когда мне семнадцать лет исполнилось, спрашивает у маменькиной кухарки, а она ведь глухая, вот я весь разговор и услышала. «Авдотья, — кричит, — сколько нашей Лизе уже стукнуло? Поди, шестнадцать?» Видите, как он ко мне относится? Не знает даже, сколько мне лет!

— Лиза, — Алексей неожиданно обнял ее за плечи и привлек к себе, — успокойтесь, Федор Михайлович любит вас и беспокоится, как любой отец. Но, может, и вам стоит относиться к нему внимательнее, не дерзить ему, быть ласковее… Вот вы вечером налетаете на него с упреками, шумите безмерно, а у него в этот день и так куча неприятностей: убийца Дильмаца до сих пор не пойман, губернатор сердится, исправник выговор весьма нелицеприятный сделал… Вы это поймите и будьте более снисходительны к своему батюшке. Он ведь единственный родной вам человек, берегите его, жалейте… Конечно, Никита ему и чай подаст, и халат, а Дозор руку лизнет, но душу ему с кем-то отвести надо? Не все же время себя в кулаке держать, надо немножко и расслабиться. А кто ему, кроме вас, поможет? Ведь он действительно вас любит, только служба его отучила чувства свои на всеобщее обозрение выставлять…

Лиза всхлипнула и обняла его за шею руками.

— Не правда ваша, Алексей Дмитриевич, он потому меня и не замечает, что я барышня. Если б Петя был жив… — Она с силой оттолкнула его и, закрыв лицо ладонями, выскочила из флигеля. Алексей с недоумением проводил ее взглядом. Потом вгляделся в портрет, который продолжал сжимать в руке. На него смотрела его давняя мечта и, возможно, любовь… Женщина с удивительными глазами… Вздохнув, он порвал портрет на части и выбросил в корзину для бумаг.

В приоткрытую дверь он заметил, что Лиза вместе с Дозором скрылись в доме, и подумал, что девушка на самом деле очень одинока и все ее выходки от недостатка внимания и заботы и от самой обыкновенной ревности, которую она к нему испытывает, потому что, стоит признать, с ним Федор Михайлович проводит гораздо больше времени, чем с собственной дочерью.

«Если б Петя был жив!..» — вспомнил он вдруг последние слова Лизы. Неужели у Федора Михайловича был сын? Так почему ж тогда он ни разу, ни единым словом не обмолвился о нем, так же как и о покойной жене? Или с этим связаны какие-то особенно неприятные события, о которых ему не хочется вспоминать?

Хотя что может быть неприятнее и тяжелее потери любимого человека, даже если он жив, но ты не имеешь никаких известий о его судьбе?..

Алексей упал лицом в подушку и полежал так некоторое время, стараясь вызвать в памяти образ той, чей портрет только что уничтожил собственными руками.

Но почему-то вдруг он самым странным манером слился в единое целое с образом рыжеволосой «богини»

Дильмаца.

Тряхнув головой, он попытался избавиться от видения развратной бабенки, ублажающей старого князя, и выругался про себя. Его словно заклинило на слове «рыжая», которое произнесла Лиза, упомянув неизвестную ему кассиршу из цирка. Необходимо срочно избавиться от этого наваждения, иначе в каждой рыжеволосой женщине ему будет видеться пассия Дильмаца.

Он перевернулся на спину и приготовился воспользоваться бесспорными прелестями домашнего ареста: подремать с часок, а потом разобрать книги, которые на Днях пришли из Петербурга, но заняться ими и рассмотреть как следует все не хватало времени.

В последние дни ему приходилось спать по три-четыре часа в сутки. Сейчас представилась возможность нагнать упущенное, но сон не шел. Алексей поворочался с боку на бок, повоевал с назойливой мухой, залетевшей в окно, и решил переключиться на книги, но заняться этим воистину полезным занятием ему помешал Никита, возникший на пороге с большой плетеной корзиной, прикрытой полотняной салфеткой.

— Что, Алексей Дмитрич, небось оголодали? — справился он от порога и, не дожидаясь ответа, прошел к столу и опустил корзину на стул. — Авдотья тут меня послала подкормить вас маленько. А то, говорит, загнется наш молодой барин во цвете лет!

— И с чего ж я, по-твоему, загнусь? — спросил Алексей, без сожаления оставив книги и подсаживаясь к столу.

— Ас чего такие, как вы, загибаются? — Никита доставал из корзины обед, приготовленный Авдотьей, которая, несмотря на глухоту, самым подозрительным образом всегда была в курсе всех событий, происходящих в доме. И Алексей тут же получил подтверждение своим подозрениям. — Авдотья сказывала, что Федор Михалыч дюже на вас рассердился. «Сгною, — кричал, — под домашним арестом!» — объяснил Никита неожиданную заботу старой кухарки.