Агент сыскной полиции

— Н-да-а! — только и мог вымолвить Алексей и почесал затылок. — Выходит, Федор Михайлович решил, чтобы я здесь отощал как следует, а вы вздумали наперекор его приказу пойти? А если он и вас под арест отправит?

— Да нет, — вполне серьезно ответил Никита, — нас не отправит. Авдотья — глухая, с нее какой спрос?

А я герой Крымской кампании, Севастополь защищал!

Федор Михалыч меня за это уважает и в денщики потому взял, что сам из тех краев. Бывает, позовет меня к себе, по чарочке выпьем, и давай он вспоминать те места благословенные. Как в детстве бычков, это рыба такая, головастая, — пояснил Никита, — ловил на Черном море, как чуть ли не до самой Туретчины на баркасе ходил да с разбойниками дрался, которые на них не раз нападали… Сейчас он, конечно, уже не тот, а раньше на спор серебряный целковый в трубочку закручивал. Теперь смеется. «Баловство!» — говорит…

Никита выложил на стол хлеб, выставил кринку с топленым молоком, достал заботливо укутанный Авдотьей в полотенце горшочек с гречневой кашей и напоследок половину жареной курицы и пучок зеленого лука.

Но Алексей лишь окинул стол взглядом. Гораздо больше его интересовало другое.

— А ты давно у Федора Михайловича в денщиках?

Никита расправил огромные, в густую проседь, усы, нахмурил лохматые брови, как-то по-особому с краев загнутые вверх.

— Да почитай уже пятнадцатый год али шашнадцатый. Надо у Авдотьи спросить, она все помнит…

— Скажи, а почему Федор Михайлович один? Отчего его жена умерла? Болела, что ли?

— А, кабы болела! — махнул рукой Никита. — В том-то и дело, что не болела. Красавица была Анна Лукьяновна, каких еще поискать! Лизавете до матушкиной стати еще расти и расти! Чуешь? — склонился Никита к его уху. — Федор Михалыч смолоду еще тот орел был! — Никита окончательно перешел на шепот— Говорят, будто он свою Аннушку у какого-то богача отбил и сюда привез, чтоб, значитца, не поймали. И уж любил он ее, голубушку, спасу прямо нет.

Пылинки сдувал. И она тоже все: «Феденька, Феденька…» Не уберег только он ее. Поехали на Троицу на лодке кататься, а вода большая была, не заметили, как на топляк налетели. Федор Михалыч Лизу успел подхватить, ей тогда пять лет было, а Анна Лукьяновна и Петя сразу же под воду ушли… Мы тут же принялись за ними нырять, потом парни мастеровые — они неподалеку гуляли, пытались их достать… Но без пользы все… Унесла вода обоих, через две недели только и нашли, вместе выплыли аж за двадцать верст от города… Думал я тогда, что господь Федора Михалыча тоже приберет, не ел он почти ничего, почернел, весь высох… Очень уж сынка он своего любил… Сейчас бы ему уже за двадцать было. — Никита вздохнул. — До сих пор по ним скучает. Давеча говорит: «Смотри, Никита, а Лиза и впрямь на Аннушку походит…» — и слезы на глазах…

Никита шмыгнул носом, вытер ладонью повлажневшие глаза и проворчал:

— Ешьте ужо скорее, а то за забором Иван вас дожидается, небось измаялся, сердешный. Дело у него до вас. И говорит, что спешное.

— Да, мы сговаривались с ним встретиться, а теперь не знаю, что и делать. Я ведь под арестом, — посмотрел на него озадаченно Алексей.

Никита весело подмигнул ему.

— Да какой же арестант не желает из острогу сбежать?

— И верно, — подмигнул ему Алексей, — кто ж не мечтает! — И принялся за еду.

А уже через полчаса даже Никита покачал в удивлении головой, когда предстал перед ним молодой приказчик в надвинутом на глаза картузе, ситцевой рубахе навыпуск, подпоясанной тонким кожаным ремешком с серебряным подбором, и плисовых штанах с напуском на сапоги. Послюнив палец, он закрутил тонкие усы, так что они стали торчком, как у того приказчика из ювелирного магазина, и прошелся этаким кандибобером по комнате.

— Ну что, похож?

— Похож! — улыбнулся Никита и с сожалением окинул взглядом стол. — Почти ничего и не скушали…

— Да ладно тебе, — хлопнул его по плечу Алексей, — скушаю, когда вернусь. — Он строго посмотрел на денщика. — Смотри не выдай меня.

— Да я-то что! — махнул рукой тот. — Сами не попадитесь! От Федора Михалыча, как ни хоронись, все равно не укроешься. Так что скажите Ивану, зря он это дело затевает. Не дай бог под горячую руку попадетесь, не сносить вам тогда головы за ослушание.

— Это ты точно подметил, что не сносить нам головы, — согласился Алексей, — но где наша не пропадала?

Алексей вылез через окно, выходящее на зады усадьбы, перепрыгнул через забор и свистнул. Из кустов черемухи, заполонившей небольшой овраг, выглянул Вавилов, одетый почти так же, как Алексей, только рубаха у него была потемнее и кончики усов уныло свисали вниз.