Охотники за головами

Я знал, что у меня остаются секунды, потом Грааф обнаружит, что в доме никого нет. Найдет куртку на спинке стула, свидетельствующую, что я где-то поблизости. И… блин!.. увидит «глок» на кухонном столе рядом с пустой консервной банкой. Мозг работал туго и пришел к единственному выводу: у меня нет ничего — ни оружия, ни пути к отступлению, ни плана, ни времени. Стоит только броситься бежать, и через десять секунд максимум на горле у меня окажется двадцать кило голландской собачатины, а в затылке девятимиллиметровая пуля. Если коротко, я в полном дерьме. В этой связи мой мозг должен был впасть в панику. Но вместо этого он сделал то, чего я от него совершенно не ожидал. Мысль замерла и вернулась назад. К этому «в полном дерьме».

План. Отчаянный и во всех смыслах отталкивающий. Но, однако, имеющий как минимум одно достоинство: он был единственным.

Я взял одну из трубок от туалетной бумаги и сунул в рот. Проверил, насколько плотно я могу обхватить ее губами. И поднял крышку. Вонь ударила в лицо. На глубине полутора метров виднелся септик, в котором стояла жидкая смесь испражнений, мочи, туалетной бумаги и дождевой воды, стекавшей вниз по стенкам. Чтобы вывезти септик в лес на откачку, нужно минимум два человека, и работка эта — кошмарная. В буквальном смысле слова. Мы с Уве как-то попытались это сделать, и потом три ночи подряд мне снилось плещущее дерьмо. Сам Синдре О от этого дела явно увиливал: полутораметровый септик был полон до краев. Что в данной ситуации меня как раз устраивало в высшей степени. Даже нидертерьеру не унюхать тут ничего, кроме нечистот.

Я положил крышку стульчака себе на голову, ухватился обеими руками за края дырки и медленно опустился внутрь. Ощущение было нереальное — погружаться в дерьмо, ощущать легкое давление фекалий, пока я ввинчивался в них, вытянув лодыжки. Крышка все это время лежала у меня на голове, пока та не оказалась ниже края дырки. Обоняние мое, по-видимому от перегрузки, начисто отключилось, и я ощущал только, что усиленно заработали слезные железы. Верхний, самый жидкий слой в септике был ледяной, но ниже было на самом деле довольно тепло — наверное, из-за всяких там химических реакций. Кажется, я где-то читал, что в таких вот деревенских нужниках накапливается метан, что можно насмерть отравиться, надышавшись им как следует. Наконец я почувствовал твердое дно под ногами и сел на корточки. Слезы струились по щекам, из носа тоже текло. Я откинул голову, чтобы картонная трубка смотрела строго вверх, закрыл глаза и попытался расслабиться, чтобы преодолеть рвотный рефлекс. А потом снова осторожно опустил голову. Слуховые проходы заполнило дерьмо и тишина. Я заставлял себя дышать через картонную трубку. Ничего, получалось. Только потихоньку, неглубоко. Потому что было бы символично — наглотаться этого дела и умереть, захлебнувшись в наших с Уве собственных экскрементах, но к подобного рода иронической смерти я не испытывал ни малейшего влечения. Я хотел жить.

Издалека донесся звук — кто-то открыл дверь.

Вот оно.

Вибрация тяжелых шагов. Глухой удар. И все стихло. Стук лап по полу. Собака. Крышку подняли. Я знал, что как раз теперь Клас Грааф смотрит на меня. Внутрь меня. Он смотрел в отверстие картонной трубки, ведущей непосредственно внутрь меня. Я дышал так тихо, как только мог. Картон трубки размок и размяк, я понимал, что она скоро перестанет держать форму и слипнется.

Тут что-то стукнуло. Что это?

Следующий звук ни с чем нельзя было спутать. Внезапный взрыв, перешедший в свистящий, жалобный кишечный тон, который вскоре замер. И как точка — блаженный стон.

Вот черт, подумал я.

И был прав. Спустя пару секунд я услышал влажный плеск и ощутил дополнительную тяжесть на моем обращенном кверху лице. На мгновение смерть представилась мне как приемлемая альтернатива — но это скоро прошло. На самом деле парадокс: никогда мне не было меньше смысла жить, чем теперь, и в то же время никогда я не желал этого сильнее. Еще один натужный стон, сейчас будет второй залп. Только бы не попал в отверстие трубки! Я ощутил панику, почувствовал, что воздуха в трубке уже не хватает.

Снова плеск.

Голова у меня кружилась. Бедра уже затекли от скрюченной позы. Я немного распрямился. Чуть выставил лицо над поверхностью. Моргал и моргал. Теперь я смотрел точно в белый волосатый зад Класа Граафа. А на фоне белой кожи отчетливо вырисовывался солидный, н-да, более чем солидный, весьма и весьма внушительный член. И поскольку даже страх смерти не может пересилить в мужчине зависть к чужому пенису, я подумал о Диане. И я понял, там и тогда, что если Клас Грааф не убьет меня, то я сам убью его. Грааф поднялся, свет упал в дырку, и я увидел — что-то не то, чего-то не хватает. Зажмурив глаза, я снова пошел на погружение. Головокружение сделалось нестерпимым. Неужели я умираю от отравления метаном? Наступила тишина. Что, все уже? Я уже сделал вдох через трубку, когда почувствовал, что в ней ничего нет, что я вдыхаю пустоту. Что-то перекрыло мне воздух. Инстинкт победил, я забарахтался. Вверх! Мое лицо поднялось над поверхностью в тот момент, когда наверху что-то стукнуло. Я снова заморгал. Сверху было темно. Тут я услышал тяжелые шаги, звук распахнувшейся двери, топот собачьих лап, и вот дверь снова закрылась. Я выплюнул картонную трубку и понял, что произошло: что-то белое перекрыло ее отверстие, туалетная бумага, которой Грааф подтерся.