Сибирская амазонка

— А как эти гнусные приказы совмещаются с совестью? — поинтересовался Алексей. — Ты знаешь, что причинил кому-то зло, и успокаиваешь себя, что это был приказ, которому ты обязан подчиниться?

— Я не сказал, что причинил кому-то зло. Я сказал, что приказы были крайне гнусными, но они связаны с интересами государя и церкви, государства, наконец. Разве схватить хитрого и опасного шпиона или разбойника — значит причинить кому-то зло? Ему — да, но он шел на риск осознанно, а в этой игре побеждает тот, кто сумеет первым обвести противника вокруг пальца. А там, где дело идет о защите государственных устоев, все цели хороши, даже гнусные. И оставь, Алексей, эти проповеди! Меня не сбить с курса слюнявыми рассуждениями о любви и добродетели. Оставь это на долю слезливых дамочек из благотворительных комитетов.

— Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать. По сути, моя служба ничем не лучше твоей. Порой меня угнетает, что приходится работать по уши в дерьме. Невольно начинаешь подражать этому сброду и столь же цинично смотреть на мир.

Знаешь, — Алексей улыбнулся, — поначалу я учился у Ивана проводить допросы. Я ведь по-настоящему даже ругаться не умел, когда в полицию пришел. Так, знал отдельные словечки!

А у Ивана, тем более у Тартищева, это ж целая система! Но я ведь не только ругани учился. Смотрел, слушал и поражался, как они умеют находить нужные слова, чтобы убедить жулика признаться. И с каждым разговаривают по-разному, порой даже манеру речи перенимают, жесты, повадку… Картина, скажу тебе! Бал-маскарад!

— Честно признаюсь, вы с Иваном оба молодцы, — вздохнул Константин. — Но сначала я и вправду не воспринял вас всерьез. И слишком поздно понял, что вместе гораздо легче и быстрее справляться с подобными делишками. Тогда бы точно не сидели здесь, как две индюшки на гнезде, только на собственных… — Он прервался на слове. За дверью их темницы послушался шум. Кажется, открывали засов.

«Пришли!» — пронеслось в мозгу Алексея. И он почувствовал, как быстрая и холодная струйка сбежала вниз по позвоночнику.

В более светлом проеме дверей возникла высокая фигура в черном балахоне. Одного взгляда Алексею хватило, чтобы понять: сама Евпраксия пришла навестить узников. Она была одна и даже их стражу, вскочившему при ее появлении на ноги, кивком головы велела покинуть темницу. Правда, дверь она оставила открытой. Вероятно, для того, чтобы в темнице стало светлее. Но не разглядывать же в самом деле она их собралась? Или их вновь куда-то поведут? На допрос или на пытки? Эти мысли мелькнули в голове Алексея, пока Евпраксия неторопливо миновала расстояние от порога до столба.

Ратница была безоружна, если не считать, что в руках она сжимала плетенную из конского волоса апайку^[40], а на поясе у нее висел тот самый, уже знакомый узникам тесак.

Она подошла и встала напротив Константина. Постояла несколько мгновений молча, разглядывая его с едва заметной усмешкой на губах. Затем ударила себя кнутовищем по ладони и высокомерно процедила сквозь зубы:

— Я тебе сказывала, не бегай за мной, хуже будет! Достукашься!

— Что ж, на этот раз твоя взяла! — весело отозвался Константин. — То я тебя ловлю, то ты меня!

Евпраксия смерила его надменным взглядом и вновь ударила плеткой по ладони.

— За то, что помереть тогда не дал, быструю смерть примешь, никонианин! На большее не рассчитывай!

— Евпраксия! — рванулся Константин. — Ты забыла…

— Все давно прошло! — яростно выкрикнула она. — Те грехи я перед господом давно отмолила, тыщу поклонов отбила, вокруг скита на коленях семь дюжин раз проползла! Нет на мне греха, грязный пес!

— Дура! — Константин рванулся к ней и застонал, острые шипы ошейника впились в кожу. Но все же он нашел в себе силы и с трудом, но с горечью произнес:

— Зато я помню!

И не зря за тобой по тайге бегал! Не зря встречи с тобой искал!

Евпраксия сердито фыркнула, вновь съездила себя апайкой по руке и быстро, почти бегом, вышла из темницы.

— Значит, так она тебя отблагодарила? — спросил осторожно Алексей через некоторое время.

— Отблагодарила! — сквозь зубы ответил Константин. — А я надеялся… — Он тяжело вздохнул. Затем помолчал немного и без всяких просьб со стороны Алексея стал рассказывать. Так обычно поступает человек, которому необходимо выговориться, чтобы снять боль потери или разобраться в своих чувствах. — Пять лет назад я был в Омске, когда меня через канцелярию Синода уведомили, что в тобольскую гарнизонную тюрьму доставили двух ратников веры, и не простых, а самого старца Ефремия и его дочь Евпраксию. К операции, чтобы их захватить, готовились несколько месяцев, а взяли их по осени, когда они вели стадо телят менять на зерно.

---

40 Апайка — казачья плетка.