Грех во спасение

– Я очень жалею, что произошел сей печальный инцидент, и поверьте, по-настоящему огорчена, что Антон поступил подобным образом. Мой слуга – человек живой и непосредственный, поэтому стоило ему увидеть своего барина, как он тут же забыл обо всех правилах, не стерпел и бросился ему навстречу. И поведение его объяснимо, ведь он так любит своего барина. Но я уже строго поговорила с Антоном, и теперь он будет гораздо осмотрительнее в своих поступках.

Мордвинов внимательно посмотрел на нее и внезапно улыбнулся:

– Я рад, что вы осознали свою ошибку и готовы впредь выполнять все предписания. – Он слегка покачал головой и задумчиво сказал: – Честно скажу, до недавнего времени служба моя текла тихо и без особых потрясений, но теперь, чует мое сердце, забот мне с вашим приездом ох как прибавится. Тут до меня комендантом Нерчинских рудников и Петровского Завода был мой приятель старинный Лепарский Станислав Романович. Так уж сколько он неудобств претерпел от подобных вам беспокойных дамочек, не счесть и не приведи господь! С мужьями их, сидевшими в остроге, и то меньше забот было. А с женами так и держи ухо востро: то переписку незаконную затеют, то одна за другой рожать вздумают, то дома строить, и чуть что не так, сразу же претензии, обиды, жалобы... Станислав Романович, сам по себе человек милейший и добрейший, нянчился с ними так, как с родными дочерями не нянчатся, но и то, бывало, выходил из себя. У него на такой случай даже поговорка была припасена. Плюнет, бывало, кулаком в сердцах по столу вдарит и раза три повторит: «Бог сотворил женщину, а дьявол – жену ссыльнокаторжного!» – а потом успокоится, и вновь у него все мирно и ладно.

– Простите, Константин Сергеевич, вы рассказываете о женщинах, которые последовали в Сибирь за своими мужьями после известных событий на Сенатской площади?

– А других здесь ни до, ни после не наблюдалось. Только за двадцать с лишком лет никого из них на рудниках не осталось, кто-то помер, кого-то в другие места на поселение отправили, в Тобольск, Красноярск, Минусинск... Сейчас только несколько семей проживают в самом Иркутске или поблизости от него, в Урике да в Хомутове, остальные все разъехались.

– Жалко, – Маша пожала плечами, – я надеялась познакомиться с ними, но в Иркутске мне не удалось с ними встретиться в силу некоторых обстоятельств...

– Да-а, – задумчиво протянул комендант, – при всей их вредности дамы они все-таки были замечательные – красивые, изящные, образованные, и почти все крайне избалованные особы, но, представьте себе, Сибири не испугались, и жизнь свою здесь обустроили, и детей нарожали, а самое главное, мужей своих поддержали, не позволили им сойти в могилу раньше положенного срока. Что скрывать, мужчина силен своей супругой, семейством своим. И если есть ему о ком заботиться, то это втрое ему сил придает и жизнь продлевает...

– Скажите, пожалуйста, господин комендант, – Маша нервно сжала в руках платочек, – когда я смогу встретиться со своим женихом?

Мордвинов недовольно скривился, как будто отведал ненароком негодных щей, помолчал мгновение, словно решал в уме неразрешимую задачу, потом сказал:

– Не спешите покуда! Сегодня вы нарушили предписание, а свидание с заключенным в остроге разрешается лишь при примерном поведении обеих сторон, хм... – посмотрел он на Машу и поперхнулся. Девушка сидела молча, продолжая сжимать в руках носовой платок, но, похоже, не замечала, что слезы ручьем бегут по ее лицу.

– Ну что вы, голубушка, ревете? – смущенно произнес комендант, отвел глаза в сторону и посмотрел почему-то на окна. – Я ведь не зверь какой-то и вполне понимаю ваши чувства. Но если я хотя бы раз сделаю кому-либо послабление, то тут столько желающих появится сесть мне на шею, не приведи господь!

Если бы он заворчал на нее, заругался, то Маша, может быть, и стерпела бы, но старик принялся оправдываться, и она закрыла лицо ладонями и заплакала навзрыд. И в этих слезах вылились наружу и то отчаяние, которое она испытала, когда встретила Митин взгляд, и горечь понимания, что ей опять придется томиться в неизвестности из-за этого угрюмого, несговорчивого старика...

Но этот седой и неуступчивый упрямец вдруг подсел к ней, неожиданно погладил по голове и успокаивающе проговорил:

– Ну, будет тебе, красавица! Давай уж слезы убирай, наряжайся, причесывайся, пойду я сегодня супротив правил, велю привести к тебе князя. Только Прасковье передай, чтобы стол великий не готовила, а то с непривычки угробите человека. Желудок у него теперь на каторжный паек рассчитан, учти, милая!