SPA-чистилище

Когда подвал был закрыт, Ходасевич напомнил:

– Второй этаж.

– Я ни в чем не виноват. Я не знаю никакого таджикского мальчика. Ваш обыск незаконен, – ровным голосом выдал тираду пианист.

Полковник усмехнулся:

– Вы что же, хотите, чтобы я сообщил вашим коллегам – а также в желтую прессу – историю о том, как вас чуть не осудили в восьмидесятых по статье за мужеложество? И о том, как вы пытались соблазнить пятилетнего мальчика – вашего соседа по даче?

Ковригин дернулся и покраснел.

– Вы грязный шантажист.

– Имейте мужество отвечать за свои поступки. Пойдемте наверх.

На втором этаже, в мансарде, находились только две небольшие комнаты.

В первой – подобии кабинета – на столе вперемешку валялись ноты и книги.

Во второй – спальне – стояла огромная кровать под балдахином, и висел маленький телевизор на стене.

От полковника не укрылось, что покрасневший Ковригин хотел войти в спальню первым. Кровать оказалась неубрана. Но не это обстоятельство смутило пианиста. Рядом с ложем, на полу, валялась стопка распечатанных на компьютере листов. Ходасевич сразу подошел к ним – присел, поднял. То были порнографические снимки. На всех были изображены мальчики нежного возраста.

Ковригин вдруг закрыл лицо рукой.

С нарастающей брезгливостью полковник перелистал находку.

– Каждый имеет право на чудачества, – сказал Валерий Петрович. Ему отчего-то стало жалко музыканта. – Правда, до тех пор, пока они не затрагивают прав других людей.

Ковригин ничего не ответил.

Ходасевич подошел вплотную к пианисту. Он вынужден быть жестоким. Психологическая жесткость давала при допросах со столь слабыми людьми, как Ковригин, поразительные результаты – как пытки в отношении рабов в Древней Греции.

А отставник – не надо забывать – действовал в интересах исчезнувшей Аллы Михайловны. И еще – в интересах юных мальчишек – в том числе тех, что были изображены на отвратительных фотках у ковригинской кровати.

Полковник приблизился к пианисту вплотную. Насильно отвел его руку от лица. В глазах пианиста блестели слезы.

– У тебя есть тайное помещение?

Ковригин воскликнул:

– Нет! – и дернулся.

Ходасевич цепко придержал его обеими руками за локти. Теперь их лица разделяло не более полуметра. Полковник вперился в зрачки допрашиваемого.

– У тебя есть схрон? Подвал?

– Нет!

– Где тело мальчика-таджика?

– Я не знаю! Не знаю никакого таджика!

– Где тело Аллы Михайловны?

– Не знаю!! Я не имею к ней никакого отношения!

– Когда ты в последний раз ее видел?

– Не помню… давно… недели три назад…

– Ты убил Ивана Ивановича?

– Боже мой, кто это?!

– Дедушка Ванечки.

– Нет! Боже мой, зачем?!

– В девяносто первом ты попытался мальчика соблазнить. Иван Долинин ходил с тобой разбираться. Помнишь?!

– Нет, нет, нет, – страдальчески протянул музыкант. – Я ничего о нем не знаю… Меня тогда допрашивала милиция… Я тут ни при чем – клянусь вам!..

Судя по всему, Ковригин говорил правду – иначе грош цена практике, которую Ходасевич прошел в Краснознаменном институте. И еще – тем допросам, что он вел в полевых условиях в Анголе, а также в отношении изменников в парижской и брюссельской резидентурах. Обидно только, что приходится использовать свой богатый опыт против столь ничтожного человечка…

– Хорошо.

Полковник отпустил – почти оттолкнул музыканта. Сказал успокаивающим тоном, снова перейдя на «вы»:

– Если вы сказали мне правду – тогда о том, что здесь произошло, никто не узнает. И о ваших увлечениях – тоже. Если вы только опять не перейдете рамки дозволенного. Можете спокойно готовиться к австрийским гастролям.

– Боже мой, боже мой! – вдруг страдальчески воскликнул Ковригин. – Ну почему мне не дадут умереть спокойно?!

Он закрыл лицо обеими руками. Плечи его затряслись. Он заплакал – вероятно, от стыда и пережитого унижения.

Ходасевич слегка поддал носком ботинка детские снимки – они разлетелись по всей спальне, – обогнул неподвижного музыканта и спустился вниз.

Чуть поколебавшись, он взял со столика на первом этаже свой едва початый коньяк – зачем оставлять добро, все равно Ковригин не пьет.

Не прощаясь, не говоря ни слова, полковник пересек комнату и вышел в ночь.

Замок на выходе оказался французским, поэтому Ходасевич просто захлопнул за собой дверь.

***

Ванечка появился у калитки Ковригина через десять минут – Валерий Петрович как раз успел высадить две сигареты. Они вместе вернулись домой. Возбужденный и раскрасневшийся юноша утверждал, что – несмотря на то, что на участке пианиста произрастал настоящий лес, – он осмотрел его тщательно и не нашел ничего подозрительного.