Она выдралась из его объятий, возразила негодующе, хотя глаза смеялись:
– Я никогда сопливой не была! Это ты… Ладно, я все бросила, когда услышала про Долину Иггельда. Ты мне местечко возле себя найдешь? Или, если возле тебя занято, хоть где-нибудь?
Он смотрел с нежностью в ее бесконечно милое доброе лицо. Они жили бедно, очень бедно, он не помнил такого дня, чтобы ему не хотелось есть, и не помнил дня, чтобы не работал по дому, не помогал в поле. У него вроде бы появлялись братья и сестры, но часто случались неурожаи, а было и такое, что страшная засуха терзала их землю семь лет подряд, крикливые комочки затихали, потом исчезали. Выжили только они с Яськой, в их полуголодной семье мать оставляла им одну лепешку на двоих и уходила помогать отцу, так вот эта малолетняя сестра с презрительным видом отворачивалась от лепешки и говорила, что не голодна, что лепешка уже засохла, черствая, невкусная.
У него сердце защемило, в щеки с силой ударила горячая волна. А ведь он с облегчением хватал лепешку и жадно пожирал ее сам, один!
– Ты стала сильной, – сказал он с грустью. – Работала много?.. Но ты еще и очень красивая, Яська!
– На себя посмотри, – ответила она дерзко. – Так ты найдешь мне местечко? Ты прав, я работала жестоко, берусь за любую работу. Еще мне приходилось… защищаться, как ты понимаешь. Я в самом деле сильная, умею драться. Так что я надеюсь, что ты научишь меня… обращаться с драконами?
Он ахнул, отшатнулся.
– Яська! Ни одна женщина… Это же чисто мужское дело!
– Почему? – спросила она. – Почему? Ты ведь в своей Долине строишь новый мир? Говорят, даже создаешь собственное племя? Вот и создавай!
Иггельд тогда не нашелся, что ответить, просто ввел ее в дом и велел отдыхать, набираться сил, но хитрая Яська быстро сдружилась со Шварном и Чудином, Иггельд ахнул, когда Чудин съездил с Яськой в Город Драконов, а вернулись уже с дракончиком.
– Это мой зайчик, – объявила Яська. – Я его так и буду звать! Мой замечательный Зайчик. Он и по цвету такой же, верно? Серенький, тепленький, добрый… Я буду делать все, что скажешь, а в свободное время выращивать из него большого и красивого дракона. Вон добрый Чудин пообещал всему научить… ты же добрый, Чудин, верно?
Чудин покраснел, засмущался, потупил взор и начал ковырять сапогом землю. Иггельд скривился, но лишь развел руками.
Однажды через ворота проехал огромный закованный в железо всадник. Конь под ним шел спокойно, не ронял пену, не дрожал, хотя следом не тащился заводной конь, а позади всадника на конском крупе покачивался объемистый тюк.
Стражи уважительно провожали взглядами гостя. Свирепый ветер лишь распушил конский хвост и потрепал гриву, а конь даже не ускорил шага, да и сам всадник не изволил оглянуться. Спокойно и неторопливо доехал до площади, спросил Иггельда, дождался, когда Иггельд вышел из самого добротного и просторного дома.
– Ну, – прогудел он могучим, как рев дракона голосом, – принимай еще… поселенца.
Он неторопливо снял закрывающий лицо шлем.
Иггельд ахнул:
– Ратша!
Великан соскочил на землю, хорошо подогнанная груда железа на нем даже не звякнула, раскинул руки, улыбка растянула губы едва ли не шире, чем раскинул руки:
– Дай тебя обнять… Ты стал еще крепче, настоящее дерево!.. Нет, у тебя тело как из камня. Ты, случаем, не из рода каменных исполинов?
– Случаем, нет, – ответил Иггельд, улыбаясь. – Хотя кто знает? Мы, простолюдье, не ведем родословных. Ты в гости? Ратша Покачал головой.
– Разве я не сказал? Нет, хочу поселиться у вас. Я там продал домик, все мое имущество со мной. Город Драконов все больше становится просто городом, где драконов все меньше и меньше, а народу уже как тараканов… У вас же пока наоборот.
Подошел Апоница, крепко обнял Ратшу, сказал с удовольствием:
– Ну вот, теперь у нас и собственная армия! Пусть пока из одного человека, но уже есть!
– Апоница, – сказал Иггельд с укором. – Зачем нам армия?.. Пусть Ратша пока отдохнет, а потом сам себе придумает, чем заняться.
Он жадно всматривался в лицо великана, оно почти не изменилось, Иггельд лихорадочно пытался представить, сколько же Ратше лет, ведь он всегда казался ему таким же могучим великаном, но для ребенка и двадцатилетний кажется чуть ли не стариком, тогда оценивают по росту и ширине плеч, а Ратша всегда такой. Ну ладно, даже если ему тогда было лет двадцать пять, то сейчас – тридцать пять, еще далеко не старик, не старик…