Ингвар и Ольха

– Пуганая, – поправил он.

Она кивнула:

– Тебе виднее.

Он сжал кулаки, глаза блеснули яростью:

– Играешь с огнем, женщина!

Он дышал часто, кулаки были сжаты. Она испугалась, глядя на его лицо с раздувающимися ноздрями. Вспышка ярости была слишком неожиданной, она знала, что зверей дразнить не стоит. Или… его беспокоит рана близ сердца?

Чувствуя вину, она смолчала, глядя ему в глаза. Только выпрямилась, что, похоже, привело его в еще большую ярость.

– Если понадобится, – прохрипел он сдавленным голосом, – мои стражи будут не в коридоре, а внутри твоей комнаты!

Это было слишком. Она проговорила язвительно:

– А я в цепях?

– Если понадобится, – отрезал он.

Страх ушел, сменившись раздражением. Он ведет себя недостойно воеводы. Перед ней всего лишь раздраженный мужчина, которому все время наступают на больную мозоль.

– Ну что ж, – сказала она ледяным тоном. – Я сумею умереть достойно. Даже без меча и в цепях.

Она отвернулась, но он схватил за руку и рывком развернул. Он смотрел на ее лицо, на ее губы, всячески избегая встретить взгляд. Грудь его вздымалась от бешенства. У него не было спокойного часа с того дня, как он вывез ее из той проклятой крепости!

– Почему?

– Это лучше, чем оказаться в руках киевского пса.

Она сказала и пожалела, вспомнив, что его самого зовут в лесах кровавым псом и он наверняка об этом знает. Его лицо дернулось, ей показалось, что он готов ее ударить.

– Ты уже в руках худшего из киевских псов, – сказал он сдавленным от ярости голосом.

– Как ты осточертел…

– Ты мне больше! Замолчи, или я убью тебя прямо сейчас!

Он схватил ее за плечи. Пальцы, как когти, впились в ее нежное тело. Она бесстрашно взглянула в его перекошенное яростью лицо. Дыхание его обжигало ей лоб, нос, коснулось губ. Она как завороженная смотрела… как вдруг ее губы обожгло.

Он сам не знал, зачем это сделал. Разве что хотел заставить ее замолчать? Но теперь держал ее в руках, вдыхал ее запах, пожирал ее губы и чувствовал, что уже погиб, что сделал роковую ошибку. Она застыла, но он чувствовал, что она не отбивается, не кричит.

Только мгновение он держал ее, как коршун перепелку. Затем его пальцы сами собой расслабились, уже трогали нежно, словно заглаживая боль. Он чувствовал жар в теле, тот жар, в котором ему гореть в подземном мире вечно.

Ольха ощутила сладкое тепло. Тело само прильнуло к этому странному человеку, чары которого отнимают у нее все силы сопротивляться. Бездумно, сладко она вслушивалась в непривычное чувство покоя и счастья. Странно, оно вливалось из этих ненавистных рук, переливалось из его твердого, как дерево, и горячего, как печь, тела.

Он бережно держал ее в объятиях, страшась повредить ее такие тонкие косточки, хрупкие, как у птички, ладонью поддерживал ее голову, чтобы тонкая, как у птенчика, шейка не сломилась, чувствовал, какая нежная и беззащитная она вся, а его губы, грубые и пересохшие, могут оцарапать, его руки, толстые, привыкли больше смирять непокорных коней и держать меч, а его голос умеет только нагонять страх на дружинников, гонять слуг, отдавать приказы.

Да и весь он слишком груб, неопрятен, плохо пахнет. Она же вся как нежный цветок, ее боги создали для себя, а сюда попала по их недосмотру, она не для людей…

Он на миг оторвался от ее губ, дико взглянул в раскрасневшееся лицо. В ней тоже просыпалось желание, он чувствовал. Желание к нему, дикому и грубому кровавому псу. И если ее не отпускать, если целовать так же нежно, то…

Она старается не задеть его рану, понял он внезапно. Она прильнула к нему справа, упирается в плечо, чтобы не сделать больно. Она все время помнит, она заботится!

Будто отрывая от земли гору, он задержал дыхание, заставил себя поднять голову. Ее лицо было обращено к нему, глаза закрыты. Она тянулась распухшими губами, она хотела и ждала его губ, его рук, его жара.

«Боги, – сказал он себе смятенно. – Как я жажду ее! Я схожу с ума». Как бы ни пытался орать на нее, игнорировать, разжигать в себе вражду, но стремится к ней так неистово, что все каменные заборы, которые воздвигал, сам же и расшибает лбом. Никогда никакую женщину не жаждал так страстно держать в руках. Нет, даже быть рядом. Даже просто видеть ее!

Он заставил себя отпустить руки. Словно двигая гору, сделал шаг назад. Она открыла глаза, чувствуя холодную струю в ее теплом счастливом мире. Его лицо дергалось, в нем была мука.