– А коню зачем? – не поняла Ольха.
– Да это так говорится. У русов. Мол, подействует сразу!
Жгучий отвар, поняла Ольха со страхом. Все проест, окромя камня. Как бы не пропекло насквозь… Хотя разве такая жизнь лучше?
Она бережно приняла в обе ладони тяжелую, нагретую телом старухи баклажку. Пробка, на удивление, тоже из камня, только красного. Притерта так плотно, что Ольха едва-едва уловила запах – пряный, напоминающий о темном лесе с его муравейниками, живицей, остро пахнущими трухлявыми пнями.
– Пить сразу?
– Можно разбавить в воде, – рассудила старуха. – Дабы губы не попечь. Но можно и сразу. Только не держи во рту, а сразу глотай.
Ольха в нерешительности попыталась открыть пробку:
– Туго как…
– Это чтоб не пролилось, – ответила старуха.
– Бабушка, – сказала Ольха с благодарностью, – чем я могу тебе заплатить? Только скажи!
– Мне боги заплатят, – ответила старуха строго. – Скоро ответ перед ними держать. Надо хоть что-то доброе успеть сделать!
И ушла, оставив Ольху в радостном смятении.
Снизу доносился в реве голосов и лязг железа. Воеводы и дружинники, захмелев, все чаще хватались за оружие. Одни, чтобы показать, как лихо умеют обращаться, другие вспоминали старые обиды, третьи затевали новые ссоры, ибо что за пир без драки и крови?
Ольха в отсутствие Ингвара проскользнула в его комнату. Сердце колотилось, уши ловили все звуки в коридоре. Постель скомкана, словно полночи ворочался с боку на бок, на столе кубок с остатками вина. А на стене, завешанной толстым ковром, холодно и загадочно блещут мечи, топоры, шестоперы, клевцы, кинжалы… Даже мечи такие, каких отродясь не видывала: черные, как ночь, прямые и длинные, другие же загнутые, третьи только с одной острой стороной, а на другой, как острые зубы, блестят зазубрины…
Ей показалось, что слышит шаги. Торопливо сорвала узкий кинжал, самый неприметный, зато в ножнах на простом ремне, подбежала к двери, но шаги приближались.
Не зная, куда спрятаться, она отбежала за ложе, присела с той стороны. Благо одеяло сползло до самого пола.
Дверь распахнулась, по шагам она узнала Ингвара. Он что-то взял, вышел, но она долго сидела на корточках, чувствуя, как колотится ее сердечко. Торопливо опоясалась, ножны слегка оттянули пояс. Она вытащила кинжал, с восторгом и удивлением оглядела узкое лезвие, черное, как ночь. Черный булат, вспомнила рассказы бывалых воинов, а ее отец называл этот металл черной бронзой. Вроде бы мечи из черной бронзы крепче харалужных, только секрет этого металла погиб…
Торопливо выскользнула в коридор, пробежала на цыпочках до своей комнаты. На поясе чувствовалась приятная тяжесть.
Остаток дня тянулся нескончаемо долго. Она уже возненавидела это бесконечное застолье, когда только едят и пьют, когда однообразие пытаются разукрасить драками, боем на мечах, но пришел вечер, настала ночь, она наконец встала из-за стола и, сославшись на усталость, неспешно отправилась наверх.
Она чувствовала тяжелый взгляд Ингвара, отчего спина ее выпрямилась гордо и надменно, а по телу пробежала невидимая для Ингвара сладкая дрожь. Поднималась медленно, как подобает княгине, слышала, как притихли гуляки, и знала, что выглядит великолепно.
В своей комнате сделала вырез на платье чуть глубже, но так, чтобы это выглядело как бы нечаянно, добавила масла в светильники. Вытащила из-под подушки кинжал в потертых ножнах, прицепила к поясу. От возбуждения горели щеки. Она не находила себе места, вставала и подбегала к двери, прислушивалась, но когда в коридоре послышались знакомые шаги, она могла их отличить из тысячи, то уже сидела у окна, оранжевый свет падал на ее очень спокойное лицо.
Ингвар вошел тяжелый, огромный. Его черная тень угрожающе заметалась по стенам. Глаза его угрюмо смотрели из-под сдвинутых черных бровей. На лбу залегли тяжелые морщины, такие же горькие складки прорезали лицо у рта.
– Я не знаю, – сказал он с порога, – зачем это сделал великий князь… Он считает, что…
Взгляд его упал на ее пояс. Если древлянка и родилась в рубашке, то вряд ли на рубашке был еще и пояс с пристегнутым кинжалом. А сейчас рукоять кинжала в скромных ножнах торчит прямо под ее ладонью.
Ингвар поморщился:
– Тебе это не поможет.
Ольха ощутила, как невольно ощетинивается:
– Да? Подойди, посмотрим.