Ингвар и Ольха

Ингвар сопел, хмурился, ярился, как бык при виде крепких ворот. Но Ольхе показалось, что не так уж и раздражен, что Ольха поедет с ними.

– Лады, – сказал он зло, отводя взор и супя брови. – Рудый, вели седлать. А ты… э-э… в самом деле даешь слово, что не сбежишь?

Ольха прекрасно видела, что он обращается к ней, но сделала вид, что не понимает его «э-э». Олег отвернулся, ей показалось, что великий князь прячет усмешку.

– Рудый, – сказала она, – если возьмешь меня, то не сбегу. В том мое слово.

Рудый удивленно вскинул брови:

– Вовсе?

– Нет, – спохватилась она и посмотрела благодарно: – Пока ездим за певцами.

– То-то, – сказал он наставительно, – а то перепугала меня до трясучки!

Она благодарно поцеловала его в щеку. На спине едва не задымилось платье, куда упал взгляд Ингвара.

Кони резво взяли со двора, вихрем вылетели в ворота. Пробитая колесами колея повела в сторону Киева, а другая, поменьше, воровато повилюжилась к лесу. Далеко белели хатки, солнце играло в оранжевых соломенных крышах.

Застоявшиеся кони несли с охотой. Ольха ловила на себе взгляд Ингвара. Ей казалось, что воевода посматривает с недоумением и опаской. Когда поворачивала голову, он уже всегда смотрел прямо перед собой, напряженный и сосредоточенный. Шлем повесил сразу на крюк седла, ветерок трепал длинный чуб. На голове, почти не тронутой солнцем, иссиня-черный чуб выглядел странно и зловеще.

Как редко снимает шолом, подумала она с неясным чувством. Лицо темное от загара, чаще бывает под жгучим солнцем, чем под крышей, а от середины лба и выше – бело… Почему у этих северных людей такая светлая кожа? А волосы, напротив, черные…

Она как наяву увидела курчавые черные волосы на его широкой груди, смутилась, негодующе фыркнула и пришпорила коня. Рудый косился весело, матерого воеводу что-то забавляло.

Ингвар все посматривал в сторону веси, наконец не выдержал:

– Почему везде костры?.. В каждом капище!

Ольха знала, но смолчала, еще не так поймет ее готовность что-то объяснять, а ответил все знающий Рудый:

– День Симаргла… Огни должны гореть три дня и три ночи. Просят, чтобы боги дали урожай и… ну народ!.. чтоб еще и сохранили.

– А это зачем? – удивился Ингвар.

– А у них треть урожая остается в поле. А то, что засыплют в амбары, мыши разворуют… Ты забыл, в какой мы стране!

Ольха разозлилась, лучше бы ответила сама, но возразить не успела: наперерез волхвы в сопровождении целой толпы радостно галдящего народа вели двоих детей в длинных рубашонках. Чисто вымытые волосы падают на узкие плечики, на детских головках цветы, сами дети торжественно держат в ручонках пучки цветов и ароматных листьев. Волхвы били в бубны, гнусаво ревели в огромные рога. Народ выкрикивал имя Симаргла, еще каких-то богов или правителей, все одеты празднично, веселы, радостно возбуждены.

Русы проехали мимо шагом, чтобы не стоптать на тесной дороге, Ингвар со злостью оглянулся:

– Дикие нравы у этих полян! Как можно детей…

Ольха вскипела, в ее племени тоже раз в год приносили в жертву двух младенцев, мальчика и девочку. Все знают, что это необходимо. Что значит жизнь двух малышей в сравнении с существованием всего племени?

– Боги требуют, – возразила она зло. – Разве русы не приносят жертв? Или ваши боги только травку щиплют?

Это было оскорбление. Ингвар сдавил от гнева коленями бока коня, тот захрипел, зашатался на скаку. Ингвар поспешно расслабил мышцы, потрепал по шее, извиняясь. На Ольху прорычал так, что отшатнулась, показалось, что укусит:

– У нас свирепые боги! Потому берут только взятых в жарком бою. Мужчин, а не младенцев, что муху не обидят. А у ваших богов, наверное, зубов уже нет? Крепкие мужские жилы не угрызут?

Дрожащим от злости голосом она уела:

– Откуда же берете мужчин, если рабов не держите?

Конь воеводы уже пришел в себя, скакал ровно, только косился на хозяина налитым кровью глазом. Ингвар бросил резко, не глядя в ее сторону:

– Всегда можно сделать набег на соседей. К тому же можно найти в своем племени.

– Соплеменников? Ага, все-таки своих?

– Они уже не свои, если преступившие… э-э… преступники. Изгнанные из племени, из гоев, зовутся изгоями. Да еще извергнутые из народа идут в жертву.

– Изверги?

– А чего их жалеть? И в другое племя принесут беду. А вот ваши везде заразу разносят!