Ингвар и Ольха

Ингвар поглядывал на Молота с сомнением. Подозвал Влада:

– Бери своих людей, скачи впереди. Проберись к терему, готовься к долгой обороне.

– А ты?

Ингвар оглянулся на Ольху, Бояна:

– Мы будем пробираться следом. Я боюсь, что, когда приедем, наш замок уже будет захвачен.

– Я буду спешить, – пообещал Влад. Оглянулся на Молота, тот едва не падал в пламя костра, все не мог согреть старчески застывающую кровь. – Иногда не понимаю вас, русов. Многое у вас намного лучше, чем у славян, но это…

– У нас так принято.

– Старый Покон?

– Нет, новый. По старому мы тоже стариков убивали.

Влад кивнул, понимая, но не соглашаясь, свистнул своим, вскочил на коня. Они унеслись, быстрые и сильные, как волки.

Боян посадил отца снова впереди себя, держал в объятиях, смягчал тряску. За ними шел заводной конь, оседланный и готовый принять обоих всадников.

Ингвар и Ольха ехали бок о бок. Оба не смотрели друг на друга, их взоры были устремлены перед собой, где узкая лесная дорожка превратилась в тропу, тропку, тропинку, наконец вовсе растворилась в низкой лесной траве.

Ольха чувствовала, как незримая цепь держит ее рядом с воеводой русов. Скосила глаза, в тот же миг и он вроде бы пытался искоса взглянуть в ее сторону, оба тут же вперили взоры вперед. Сердце Ольхи застучало чаще, она успела увидеть цепь!

Правда, не всю цепь, а только два главных кольца, к которым приклепана цепь. Блистающая, скованная небесными кузнецами. Одно кольцо поблескивало на пальце Ингвара, а другое… другое тепло и уютно сидело на ее пальце. У него оно плотно обхватывало безымянный на правой руке, у нее – на левой, а так как она едет справа, то цепь, незримая для смертных, между ними провисает свободно, не натягивается, не цепляется за конскую сбрую.

Павка часто выезжал вперед, возвращался расстроенный. Наконец заявил зло:

– Все! Дальше кругом завалы.

– Завалы?

– Засеки, – поправился он. – Похоже, местные на всякий случай перекрыли все дороги и даже тропки. Им что, пешие!

Ингвар хмуро покосился на Ольху, замедленно слез на землю. Ольха, сразу все поняв, покидала седло со слезами. Поцеловала Жароглазку в бархатные губы, другую такую лошадь уже не отыскать, прошептала:

– Прости… Я постараюсь тебя как-то вернуть.

Кобыла поморгала длинными ресницами. Глаза были печальные, понимающие. Ольха обняла ее напоследок, прижалась к теплой шелковистой коже. Впервые лес показался чужим, неприветливым.

Мужчины сняли с коней самое необходимое, Боян посадил отца на плечи. Маленький отряд быстро углубился в чащу. Ольха старалась не оглядываться на свою Жароглазку. Если та посмотрит с укором, то не выдержит, вернется бегом, а там будь что будет!

Старик на плечах Бояна постанывал, кряхтел. Ольха на бегу расслышала старческий шепот:

– Дай мне меч и оставь… Я хочу умереть в бою.

– Да брось, батя, – донесся сдавленный голос Бояна. – Из тебя боец, как из моего… гм… не при родителях будь сказано.

– Зато могу погибнуть с честью…

– Ага, честь! А для меня – бесчестье.

– Мужчины не должны умирать в постелях!

– Батя, не дави на горло… На горло, говорю, не дави. Только скажи, в твой смертный час переложу с постели на камни.

– Он пришел сейчас…

– Дудки! Сперва с внуками повошкаешься. А я им пожалуюсь, как ты мне горло давил.

Боян хрипел, задыхался, тяжелая кольчуга с булатными пластинами панциря и без того тянула к земле, к тому же с рукавами, а еще и тяжелый меч, два ножа на поясе… Но вымученно улыбался сквозь мутные струйки пота, лицо было распаренное, глаза выпучивались, как у морского окуня.

Ольха чувствовала неясную симпатию. Боян сам изнемог, а будет схватка – от комаров не отобьется, но из последних сил спасает престарелого родителя, шепчет грубовато-нежные слова, утешает, да не просто утешает, а еще и убеждает, что тому важнее остаться живым, чтобы внуков порадовать и пользу советом дать, ведь прожил и повидал больше сына, сумеет внуков научить больше, чем отец.

Когда Ингвар, запыхавшись, велел остановиться на короткий отдых, перевести дух, она смутно подивилась слабости воеводы, не так уж много и прошли, но когда версты через две Ингвар снова велел остановиться, чтобы оглядеться, она вовсе ничего не могла понять. Потом случайно перехватила понимающий взгляд Павки, в сердце кольнуло жалостью.