Ингвар и Ольха

– Скотина! – вскрикнула она снова и отшвырнула гребень.

Он бросил с жестокой насмешкой:

– Ты бы видела, какие гребни у наших женщин!

Короткое перемирие кончилось, пора было возвращаться в стан.

Пришел вечер, в небе зажглись звезды. Ингвар с угрюмым видом сидел возле костра. Красные блики играли на суровом лице, превращая в такое же создание ночи, как лешие, упыри или чугайстыри. Обнаженный меч держал на коленях. Красно-оранжевые блики прыгали по лезвию, и меч, казалось, жил своей жизнью.

– Пора, Ингвар, – сказал негромко Боян.

– Рано, – отозвался Ингвар, не поворачивая головы.

Луна неслышно вплыла в черную и тяжелую, как гора, тучу. Ингвару показалось, что там ей и конец, никогда не выберется, задохнется или защемит ее, а туча и завтра утром будет победно чернеть на том же самом месте, но, к его досаде, хитрая луна проковыряла дырку, выползла, обламывая ногти, как пьяный Павка из чужой спальни, глупо и бесстыдно засияла на торжественно черном звездном небе.

Глупые звезды блистали так, что глазам стало больно. Луна проплыла над верхушками деревьев, зацепилась среди веток, повисла без сил. Боян снова подошел, потоптался сзади. Голос был умоляющим:

– Пора?

– Рано, – ответил Ингвар непреклонно.

Ждет заполночи, поняла Ольха. Тогда сон смежает веки и самым стойким. А подняться по сброшенной веревке долго ли… Выбрать только миг, когда страж ушел на другой конец да чтоб луна скрылась за облачком. А ударить лучше на рассвете, когда сон особенно сладок. Бери их голыми руками!

На душе стало горько. Славянская лень, славянская беспечность, славянское «авось»… А русы ничего не оставляют на волю случая, на авось, на прихоть богов. Сколько раз уже слышала от них в дороге: на бога надейся, а к берегу греби, бог-то бог, но и сам не будь плох…

Небо готовилось сереть, в воздухе ощущалась предутренняя свежесть, когда Ингвар рывком поднялся. Взгляд был твердым, как адамант, а голос острее меча:

– Боян, останешься. Не своди глаз с… этой. Головой отвечаешь!

– Ингвар! – возопил Боян обиженно.

– Больше доверить некому, – отрезал Ингвар. Метнул на нее ненавидящий взор. – Помни, она дорого стоит!

Он ушел в ночь, словно сам порождение ночи, а Боян, покосившись на Ольху, возразил ворчливо:

– Заметил наконец?

Ольха не поняла, что он хотел сказать, спросила после паузы:

– Жесток ваш воевода?

– Крут, – ответил Боян, в голосе не было осуждения. Скорее наоборот, чувствовалось одобрение, а то и восхищение. – И плачем не выпросишь отдыха!

– Так чего же гнетесь перед ним? Выбрали бы кого помягче.

– А зачем? – Улыбка Бояна была снисходительной. – От лени добра не жди. Да еще на войне. С нашим воеводой можно до Царьграда дойти и раненым не быть. Себе он вовсе отдыха не дает!

Он прислушался, конский топот давно утих. Ольха с недоверием наблюдала, как Боян отвязал ее от дерева, кивнул приглашающе в сторону костра. Ноги ее застыли, она заставила себя идти, не пошатываясь, села к огню поближе.

Лицо ее опалило жаром, не сразу поняла, что стучит зубами вовсе не потому, что утренняя сырь проникла в кости. Неясное предчувствие беды зарождалось изнутри, как хищный зверь подкрадывалось к сердцу.

Солнце еще не озарило верхушки деревьев, когда Боян поднял Ольху. Он повел ее настороженно, не забывал ее успешные побеги. За ними с обнаженными мечами двигались еще трое русов, их Ингвар оставил в помощь Бояну.

Ворота крепости рутуллов были распахнуты. В лужах крови лежали двое стражей. Русы с оружием в руках попадались навстречу, глаза горели, как у волков. По дороге к княжескому терему попались еще три трупа, но, к удивлению Ольхи, больше убитых не встретили. Разве что видели мужиков с перевязанными головами, алая кровь еще сочилась сквозь белые тряпицы.

Ингвар с тремя старшими дружинниками стоял на крыльце. Все трое держали щиты на уровне груди, зорко и настороженно посматривали по сторонам, готовые защищать воеводу до последней капли крови. У одного в щите торчали три стрелы, у него был деревянный щит, обтянутый воловьей кожей и скрепленный медными полосами.

Во дворе перед крыльцом в окружении копий стояли двое рутуллов. Длинноволосые, как все славяне, бородатые, приземистые. Один бесспорно волхв, они везде одинаковы, другой явно вождь, этот выделялся седой гривой волос, гордым обликом, такие люди рождаются с умением повелевать. Был он в простой рубашке и белых портках, бос, но держался, как будто это он оставался верховным князем, а Ингвар с его русами – дешевыми наемниками. Одежда была в красных пятнах, Ольха рассмотрела и длинные порезы на груди и плече.