Год Крысы. Путница

Девушка с вызовом поглядела на Алька: что, съел?! Но у того так предательски подрагивали губы, что свели на нет все Рыскино торжество. Точно — дразнился и рад, что зацепил! И когда уже она научится давать ему достойный отпор?

— Где жрать-то будем? — безмятежно спросил Жар.

— Да хотя бы вот там. — Альк показал на большую, как дверь, вывеску, почему-то стоявшую на земле перед обычным жилым домом — вон тетка в окне ребенка на руках держит. Собственно двери в обращенной к улице стене не было.

Рыска попыталась прочитать надпись на вывеске: Зо По…кова…ен, однако незнакомым оказалось не только слово, но и две буквы.

— А что это означает? — шепотом спросила она у Алька.

— У кузнеца.

Девушка удивленно покачала головой. Ну и язык! Хотя… если вон та закорюка — де, а вторая — любимый саврянами чирикающий звук, то получается что-то похожее на подкова, подкователь. Можно догадаться, что кузнец.

Стоило подойти поближе, как откуда-то выметнулась девочка-подросток, коротко стриженная и с виду шкодливая побольше иных мальчишек. Улыбнулась (только Альку!), без единого слова забрала коров и деловито их куда-то потащила. Поскольку саврянин первым отдал ей поводья, приятели последовали его примеру, но Рыска все-таки тревожно спросила:

— Куда она их?

— У нас не принято привязывать скот перед кормильнями. Гадит, улицу загораживает. Хозяева заведений скидываются и оплачивают общий коровник где-нибудь на перекрестке. — Альк обошел вывеску и стал чудесным образом уменьшаться в росте с каждым шагом — там оказался спуск в подвал. Точнее, подвальчик всего с тремя столами и десятком стульев.

— Ой, маленький какой, — изумилась Рыска.

— На тебя не угодишь, — усмехнулся саврянин.

— Нет, просто… — Девушка увидела поднявшегося им навстречу кормильца и поспешила спрятаться за спиной Алька. Мужик был вылитый кузнец: рослый, лысый, с короткой бычьей шеей и широченными плечами. Такому и вышибала не нужен, как возьмет украшающий стену молот…

Рыска вздрогнула: она впервые слышала, как Альк говорит по-саврянски. Впечатление было странное и чуток жутковатое: вроде и голос тот же, и интонация, а ничего не понятно! Словно у тебя с головой что-то случилось и человеческую речь разбирать перестала — особенно когда кормилец подобострастно ответил на том же языке, выдвигая для гостей стулья. В Ринтаре савряне говорили иначе — вдвое медленнее, давая разобрать схожие слова и угадать недостающие, а тут трескотня сплошная, будто сороки на ветках сплетничают!

Жар, у которого были дружки-савряне, так остро чужаком себя не чувствовал. И не стеснялся, умудрившись объясниться с кормильцем на смеси жестов и обоих языков.

— А как благослови тебя Хольга по-вашенски будет? — в конце обратился вор к Альку.

Тот страдальчески закатил глаза:

— Хоть здесь ее в покое оставь, а?!

Вор, не огорчившись, повернулся к кормильцу и с широкой улыбкой повторил как есть. Тот прекрасно понял, почтительно что-то пробормотал и начертал знак Богини. После чего перевел взгляд на девушку.

Рыска вжалась в стул. Видно, кормилец спрашивал, чего она желает, но отвечать по-ринтарски девушка боялась, а по-саврянски — стыдилась: вдруг переврет, и будут смеяться или, хуже того, обидятся?!

К счастью, за нее с усмешкой ответил Альк. Кормилец повернулся к нему, что-то уточнил, кивнул и отошел.

— Альк? — робко окликнула девушка.

— Тше? — рассеянно отозвался тот по-саврянски, глядя вслед кормильцу.

Лицо у Рыски стало совсем несчастное.

— Что? — поправился белокосый, недоуменно сдвинув брови.

— Ничего, — со вздохом пробормотала девушка, глядя в стоящую на столе миску, где горкой лежало что-то желтоватое и рассыпчатое, похожее на жирные мушиные личинки. — Так… странно как-то. Чужое тут все.

— Привыкнешь. — Альк взял одну личинку, с хрустом разгрыз.

— Это что? — заинтересовался Жар.

— Соленое тесто, жаренное в курином жиру. Вместо ваших сухариков.

— Вкусное?

— Гадость. — Белокосый вытер пальцы предусмотрительно повешенным на спинку стула полотенчиком. — Зато окончательно убедился, что я на родине.

Вор осторожно попробовал закуску. Ему она скорее понравилась, то ли из-за необычности, то ли просто с голодухи, и Жар подвинул мисочку к себе.

— Хорошо тебе… — уныло протянула девушка, чувствуя себя овечкой среди волков — перекрашенной в серый цвет, но не решающейся подать голос из страха быть тут же сожранной.