Великое избaвление

— Расскажи мне про Пола.

Стефа приподнялась на локте, прикоснулась пальцем к его губам, обвела их. Свет ласкал ее волосы, ее плечи и грудь. Она млечно светилась, она источала едва уловимый аромат девонских фиалок.

—Зачем?

— Затем, что я хочу больше знать о тебе. Затем, что он — твой брат. Затем, что он умер.

Она отвела глаза.

— Что сказал тебе Найджел?

— Что смерть Пола все изменила.

— Так и есть.

— Бриди сказала, что он ушел, не попрощавшись.

Стефа вновь опустилась рядом с ним, и он обнял ее.

— Пол покончил с собой, Томас, — прошептала она, дрожа всем телом. Он теснее прижал ее к себе. — Бриди не говорили об этом. Мы все говорим, что он умер от болезни Хантингтона, В каком-то смысле так оно и есть. Эта болезнь убила его. Ты видел когда-нибудь человека, пораженного этим недугом? Похоже на пляску святого Вита. Человек не может управлять своим телом. Дергается, спотыкается, все время падает. А под конец и разум изменяет. Пол этого не допустил. Пол не такой! — Голос ее пресекся. Стефа с трудом перевела дыхание. Рука Линли скользнула к ее волосам, затем он прижался к ним губами.

— Бедняга!

— Он был еще способен понять, что больше не узнает свою жену, не помнит имени своего ребенка, не управляет собственным телом. У него оставалось еще достаточно разума, чтобы понять — наступило время умереть. — Она сглотнула. — Я помогла ему. Это был мой долг. Мы ведь с ним близнецы.

— Этого я не знал.

— Найджел не говорил?

— Нет. Найджел влюблен в тебя, ведь так? —Да, — без всякого притворства отвечала она.

— Он приехал в Келдейл из-за тебя? Она кивнула.

— Мы вместе учились в университете. Все трое — Найджел, Пол и я. Когда-то я даже собиралась выйти за Найджела. Он не был тогда таким злым. Это я довела его. Но теперь я не могу выйти замуж.

— Почему?

— Потому что болезнь Хантингтона передается по наследству. Я — носитель. Я не хочу наградить этим ребенка. Довольно и того, что каждый раз, когда Бриди спотыкается или что-то роняет, мы думаем — она тоже унаследовала эту чертову болезнь. Не знаю, что бы я делала, если бы такое случилось с моим ребенком. Наверное, с ума бы сошла от тревоги.

— Вам не обязательно заводить детей. Можно усыновить.

— Да, разумеется. Найджел все время об этом твердит. Но я не вижу никакого смысла в браке, коли я не могу родить ребенка. Своего собственного здорового ребенка.

— Тот малыш, брошенный в аббатстве, был здоровым?

Стефа приподнялась, пристально всматриваясь в его лицо.

— Вы снова при исполнении, инспектор? Не слишком-то подходящий момент для этого, а?

Он сумрачно усмехнулся.

— Извини. Что-то вроде условного рефлекса. — И упрямо повторил: — Так девочка была здоровенькой?

— Откуда ты знаешь о младенце? Нет, не отвечай. Ясно: об этом говорят в Келдейл-холле.

— Похоже, сбылась местная легенда.

— Вроде того. Бертон-Томасы по всякому поводу твердили, что в гостинице можно иногда расслышать доносящийся из аббатства плач младенца. Подозреваю, на самом деле все проще: ветер завывает, попадая в щель между северным приделом разрушенного храма и главным нефом. Так бывает несколько раз в год.

— Откуда ты знаешь?

— Мы с братом еще подростками как-то провели там пару недель, пока не установили, откуда доносится этот звук. Разумеется, Бертон-Томасов мы разочаровывать не стали. По правде сказать, вой ветра не так уж и похож на плач младенца.

— Что же было с младенцем?

— Не даешь уклониться от темы? — Стефа прислонилась щекой к его груди. — Я мало что знаю об этом. Прошло уже три года. Отец Харт нашел девочку, поднял переполох, Габриэлю Лэнгстону пришлось расследовать эту историю.

Бедняга Габриэль! Ему так ничего и не удалось выяснить. Прошло несколько недель, возмущение улеглось. На похоронах присутствовала почти вся деревня; на том и делу конец. Печальная история.

— Тебе стало легче, когда она закончилась?

— Конечно. Ужасы мне не по душе. Я не впускаю их в свою жизнь. Я хочу заполнить ее смехом и безумным весельем.

— Наверное, других чувств ты просто-напросто боишься.

— Да. Но больше всего я боюсь прийти к тому, к чему пришла Оливия: вложить в человека всю душу и потерять его. Я не могу даже находиться с ней рядом. Пол умер, и она навеки погрузилась в траур. Я не хочу сделаться такой, как она. Ни за что! — Последние слова она произносила с силой и гневом, но глаза ее сияли непролитыми слезами. — Пожалуйста, Томас! — шепнула она, и тело его ответило, гибкое, как ртуть, расплавленное желанием.