Капкан для Бешеной

Она машинально положила ногу на ногу, перехватила его взгляд и уселась, как школьница в классе.

– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил он тихо.

– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыку поставим?

– Подожди, я сам. – Он вынул из кармана кассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро, который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы… Вмажем?

Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от тягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:

• – Афиши старого спектакля
• мы в речку выбросим, смеясь.
• Вина не пролили ни капли,
• но жизнь до капли пролилась.
• Творим легенды невозбранно,
• и непохожи оттого
• герои вашего романа
• на героиню моего…

Она прикрыла глаза – казалось, засасывает некая бездна. Она раздвоилась – на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, и беспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню с небывалой сосредоточенностью, – у него был вид человека, тщетно пытавшегося вспомнить растаявший сон.

• – Но в парадоксы мы одеты,
• но сроду нет на нас креста,
• и не хотим держать в секрете,
• что жизнь запутанно проста.
• И только небо, только звезды под ногами,
• и все вопросы чуть жестоко решены,
• и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме
• все наши мудрые грехи посвящены…

– Как ты думаешь, кто ее убил? – спросила она.

– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, как разбуженный. – А… Жизнь. У жизни есть свойство убивать… Дашенька, до того я устал от этой жизни… Что самое скверное, другой не хочется… «Ибо иго мое благо и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты войти в мою жизнь?

– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.

– Волком в стаю, Дашка.

– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то вот.

Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца…

Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время боролась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке, чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное… потом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову, подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увидела совсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья были привязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.

– Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии… – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.

– А не боишься, что я тебя убью? – спросил он вдруг.

– Нет…

– Потому что отец меня видел?

– Да нет, я про вообще… – Она улыбнулась и помотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко не боялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мере в этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено…

Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковым шарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал в губы.

– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.

– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.

– Дождешься…

Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот, проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущала прикосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая и зажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожно покусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра под беспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразив наконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, как и волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепо закинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались от дикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных не было, звери правили брачный танец…

Они измотали друг друга – когда магнитофон давно умолк, а глупые причиндалы первых любовных игр улетели в угол, – то ли любили, то ли насиловали, впиваясь зубами, переплетаясь наобум, но с удивительной гармонией, слившись в одно нерассуждающее, налитое наслаждением тело с единой, растворившейся в затмении душой, и эта душа была – волчья, и не было ничего удивительного в том, что за окном стояла почти полная луна, так оно и полагалось…