Фарамунд

Тихо-тихо простучали женские каблучки. Игривый женский голосок сказал томно:

— Ах, могучий рекс!.. Такая ночь... и только мы двое.

Он повернулся, молодая девушка с пышными формами упала ему на грудь, обхватила обеими руками. Он с трудом узнал одну из дочерей контов, что всю церемонию улыбалась ему и многозначительно опускала глазки.

— Э-э, — сказал он в затруднении. — Вот сейчас нас увидит твой отец! Обоим попадет.

— Не увидит, — шепнула она заговорщицки. — Он вот-вот свалится под стол. Я сама ему подливала!

— Но все же...

— Тогда пойдем вот туда, — шепнула она еще жарче. — За конюшню. Там никто не увидит! Хотя ты ведь рекс, тебе и так все можно...

— Погоди, — сказал он строже. — Так нельзя. Перестань! Все, хватит. Давай возвращаться. Эх, такая ночь, а все...

Он с силой оторвал ее от себя, но она ухватила его обеими руками за шею, сказала горячо:

— Ну ладно! Один поцелуй. Только один. Чтобы я могла во сне увидеть тебя в моей постели...

Он схватил ее за кисти рук, но ее горячие губы уже прижались к его губам. Теплая налитая грудь провоцирующе уперлась в его твердые грудные мускулы. Он уже отстранял ее, когда на крыльце заскрипели деревянные ступеньки.

Под навесом стояли Тревор и Брунгильда. Дверь за их спинами закрылась с легким стуком. В холодном лунном свете и без того бледное лицо Брунгильды показалось ему смертельно бледным. Вместо глаз темнели широкие провалы, но на миг ему почудилось, что в той бездне блеснули две колючие звезды.

— Мерзавец, — процедила она с ненавистью. — В день свадьбы!..

Фарамунд отстранил девушку, та отступила, мило улыбнулась всем, заговорщицки подмигнула Фарамунду:

— До встречи в моей постели!

И пропала, только слышен был торопливый перестук каблучков. Еще Фарамунд услышал, как едва слышно ахнула Брунгильда. Тревор что-то проворчал, неуклюже переступил с ноги на ногу.

— Да какого черта, — сказал Фарамунд беспомощно и одновременно раздраженно. Вроде бы не было необходимости оправдываться, но чувствовал себя гадко и беспомощно. Ощутил, что все разводит руками и пожимает плечами как дурак. — Она просто играется...

— Она? — прошипела Брунгильда. — Дядя, он же меня опозорил!.. И так будет позорить все время!

Тревор проворчал успокаивающе:

— Ну, милая, если он такой доблестный герой, что он него женщине глаз не могут оторвать? Что же ему делать? Вроде бы нельзя сильно... и часто отказываться, урон не только женской чести, но и мужскому естеству.

Фарамунд стиснул зубы. Этот услужливый дурак делает только хуже, а Брунгильда выпрямилась, глаза сверкнули гневом.

— Нельзя отказывать? Вот он и не отказывает!

— Ну не всем же, — сказал Тревор успокаивающе. — Он же не кидается на всех баб! Эта как-никак — дочь владетельного конта...

Фарамунд стиснул зубы еще крепче. Брунгильда вздернула подбородок. Он сделал движение пригласить их вернуться в пиршественный зал, там, на людях не сможет дать выход своему благородному гневу, но Брунгильда шарахнулась от его рук, словно от прокаженного.

— Прочь, мерзавец!

— Брось, — сказал Фарамунд раздраженно. — Ничего не было, это во-первых. Во-вторых, никто не видел, а разве это не важнее?.. У нас, как говорит твой ученый дядя, династический брак. Союз племен, кровные узы, всякое такое...

Она тяжело дышала, глаза сверкали, но Тревор накрыл ее стиснутый кулачок огромной лапищей, наклонился к уху, что-то пошептал. Брунгильда вздрогнула, некоторое время слушала с отвращением. Даже отстранилась с брезгливостью, но, в конце концов, холодно взглянула на Фарамунда.

— Ты можешь проводить нас в зал, — разрешила она.

Фарамунд пошел следом, чувствуя себя дурак дураком. Злился и на девицу, что вздумала заигрывать так... так откровенно, нарочито провоцируя Брунгильду — не знает, что это лишь видимость брака, злился и на себя, что не в состоянии ничего сказать впопад, и вообще все идет не так, как хотелось!

Глава 27

В зале крепкие мужские голоса ревели суровую походную песню. Фарамунд переступил порог вслед за Брунгильдой и Тревором, здесь воздух был горячий и насыщен пиром. Гости, положив друг другу на плечи руки, раскачивались и орали про коней и длинные мечи.

При виде гостей разом умолкли. Громыхало поднялся с кубком в руке, прокричал здравицу молодым, пожелал крепких сынов, что вот прямо с этой ночи... ха-ха!.. начнут стучать ножками и рваться на волю, чтобы на коней, чтобы за мечи... Дальше Громыхало запутался, но гости радостно вопили, вскидывали кубки, отовсюду Фарамунд видел устремленные на него глаза соратников, в которых были любовь и преданность.