Фарамунд

И все же, несмотря на успокаивающие мысли, разумные и правильные, все та же странная злость, смешанная с таким же странным облегчением, внезапно снова без всякого предупреждения начинала вздымать грудь, жгла сердце, а череп раскалялся, как в горне. Он начинал часто и свирепо дышать, спохватывался, снова всматривался в балки, рассматривал и считал щели...

Клотильда лежала тихая, как забившаяся в подполье мышь. Когда он замечал ее блестящие от страха глаза, то видел, что его тело снова напряжено, как тетива на луке, спохватывался, поспешно распускал мышцы. А через мгновение замечал, что кулаки снова сжимаются до хруста, ноги напрягаются для прыжка, а мышцы рук готовы наносить и принимать удары...

Тоненький молящий голосок Клотильды раздался неожиданно:

— Господин, мне страшно... Пожалуйста, вам надо успокоиться! Перевернитесь на живот, я вам помну спину. Это поможет отдохнуть...

Она стыдливо отводила глаза, когда он, в самом деле, лег на живот. Над собой он услышал облегченный вздох. Служанка трусила, страшилась, что он вспомнит о ее присутствии и попросту убьет, все же сочтя себя оскорбленным.

Ее маленькие, но цепкие пальцы принялись старательно разминать плечи, спину. Он уткнулся лицом в подушку.

— Так лучше? — прожурчал ее тихий голосок.

— Хорошо, — буркнул он.

— Я училась, — похвасталась она, чуть осмелев. — Все римские патриции держали у себя массажистов. У женщин тоже были... слепые, правда.

— Почему слепые? — удивился он.

— Чтобы не видели, — пояснила она.

Ее пальцы мяли, терли, встряхивали, он чувствовал, как усталость и даже горечь выходят из тела, вымываются, испаряются, он снова почти свеж, словно не было этой нелепой изнуряющей церемонии свадьбы,

Она промяла и заставила жить заснувшие мышцы плеч, он сам ощутил, насколько они у него широкие и массивные, пробудила группы мускулов спины, вдоль хребта пошла горячая кровь, потерла и пощипала ягодицы, что почти омертвели от постоянного подпрыгивания в седле, отыскала и встряхнула каждую жилку в ногах и даже в пальцах.

Потом он слышал, как она неслышно встала, а когда его нога снова оказалась в ее руках, он слышал легкие щелчки, пальцам было горячо и щекотно.

— Ногти, как у медведя, — сказала она со смешком. — По деревьям можно лазить... Теперь сапоги можно шить на размер меньше!..

Повинуясь ее руке, он расслабленно перевалился на спину. Злое напряжение растворилось, сильное тело лежало спокойно, он чувствовал, что он в любой момент может взметнуться в прыжке прямо с постели, но теперь мышцы сами по себе не сокращаются, не стягиваются в узлы, от которых болят и едва не рвутся сухожилия.

Она разминала ему плечи, потом кончики ее пальцев пробежали по широким пластинам его груди. Он сам знал, что они похожи на римские медные латы, выпуклые и массивные, но ее маленькие сильные пальцы взялись встряхивать умело, кровь из глубин поднялась наверх,

Ее небольшие груди с острыми, как у козы, сосками, черными в слабом свете, двигались в такт ее мерным неторопливым движениям. Она сидела, обхватив ногами его бедра, он чувствовал ее нежное тепло. Пальцы разминали, гоняли кровь, он наконец-то ощутил, как страшное напряжение ушло окончательно, вытянулся в сладкой истоме, чувствуя себя сильным, могучим, отдохнувшим зверем...

— Ой, — сказала она. В ее голосе послышался смешок пополам с испугом. — Рекс, мне так трудно дотянуться...

Ему не надо было скашивать глаза вниз, чтобы понять, что она имеет в виду. Он чувствовал ее мягкий горячий живот, когда она наклонялась всем телом, и когда вся разбуженная кровь освобожденно ринулась в гениталии, он зарычал, схватил ее и, быстро перекатившись, навис над нею, огромный и распаленный.

— Ой, рекс...

Она вскрикнула тонко и жалобно. Он взял ее грубо, жадно, по-звериному. И быстро. После чего отвалился в сторону, застыл, раскинув руки и глядя на проступающие в слабом рассвете балки. Клотильда лежала тихая, как затаившийся зверек. Ему почудилось, что она не то тихонько плачет, страшась его разбудить неосторожным движением, не то вздрагивает от пережитого ужаса и украдкой ощупывает себя: целы ли косточки.

Потом краем глаза он видел смутное движение. Клотильда встала, ночную рубашку прижимала к груди, прикрывая наготу. Лицо ее похудело, выглядело изможденным. Глаза ее казались темными пещерами.

— Рекс, — прошелестел ее голосок. — Я была... девственницей. Так что простыню... пусть видят.