Фарамунд

— Тебе было бы легче, рекс...

— Уходи, — повторил он.

Она отступила еще, сказала совсем тихо, словно прошелестел ветерок:

— Мужскую постель должна согревать женщина...

— Я не меняю любовь на просто женщин, — донеслось до нее горькое. — Уходи, или я убью тебя!

Она отступила в полумрак, он повалился навзничь. Глаза бездумно уставились в потолок. В душе кипела ядовитая горечь, словно грудь наполнили кислотой. В череп мощными волнами стучала ярость, а мышцы по всему телу вздувались горячими волнами гнева, требовали немедленно ломать, убивать, крушить, жечь в огне...

Расплавленная волна железа поднялась к голове. В глазах стало мутно, а по щекам побежали горячие струйки. Он плакал молча, потом всхлипывания стали сотрясать все тело. Он разрыдался, повернулся вниз лицом, вцепился обеими руками в подушку.

— Лютеция... — шептали его губы сквозь рыдания. — Лютеция... Почему?.. ну почему?

Слезы катились горячие, жгучие. Он глотал те, что попадали на губы, остальные промочили подушку насквозь, он стискивал ее, горячую и влажную, а рыдания все сотрясали тело. Он плакал мучительно, неумело, трудно, как плачут сильные мужчины, что целые народы заставляют рыдать, но сами не проронят и слезинки...

Сквозь шум крови в ушах он услышал присутствие живого существа. В полумраке маячила та же тонкая фигурка в длинной сорочке до пола. На миг ему показалось, что это все же Брунгильда, но женщина шевельнулась, слабый отблеск светильника упал на ее лицо.

Черные, как смоль, волосы служанки тонули в полумраке, бледное лицо расплывалось, но она храбро стояла возле ложа. Фарамунд привстал на локте, Клотильда пугливо запахивала ворот ночной рубашки. Тонкие пальчики смутно белели на пушистом крае.

— Я же сказал... уходи, — напомнил он чужим голосом.

Клотильда пролепетала в страхе:

— Господин, пощадите!.. Но госпожа прислала... И сказала... сказала, что если я вернусь, меня накажут! На конюшне, где наказывают слуг, Тенилур меня ненавидит, что я его отвергла! Он изобьет меня так, что поломает кости!..

В душе снова полыхнул гнев, как горящее масло прокатилась волна ярости. Но чувство оскорбления уже гасло, слишком бурно горело, теперь там один пепел, теперь даже ощутил нечто вроде странного облегчения. На самом же деле, сейчас им с Брунгильдой оказаться в одной постели — это... это слишком. Лучше уж с гремучей змеей или глыбой льда...

— Не трясись, — выдавил он сквозь зубы. — Она так и сказала?.. Насчет замены?

— Да, господин, — прошептала Клотильда. — Да!.. Только другими словами...

— Какими?

— Господин...

— Говори, — потребовал он.

— Я не могу, — прошептала она в ужасе.

— Говори, — сказал он грозно. — Или задушу.

Она побелела еще больше, хотя казалось, это невозможно, прошептала умоляюще:

— Господин, что вы хотите от служанки?.. Я не могу запомнить столько умных и красивых слов!.. Но суть та же, клянусь!

Он помолчал, грудь вздрагивала от толчков. Клотильда смотрела в грозное лицо расширенными от ужаса глазами. Он, в самом деле, может задушить, ее тонкая шейка хрустнет под его сильными пальцами как цыплячья, затем швырнет на пол и пойдет к госпоже...

— Кто еще знает? — спросил он.

— Никто, клянусь, — сказала она торопливо. — Сперва она отослала всех служанок, заперла за ними дверь, только после этого... велела...

Фарамунд рухнул навзничь, снова уставился в темноту свода. Может быть, Брунгильда поступила верно, что не явилась на ложе. Ведь это всего лишь союз племен. А это уже скреплено. Она захотела свободы для себя, личной свободы. За это надо уважать, а не яриться, как простолюдин. Она заслуживает уважения. Да, она — Брунгильда Белозубая, заслуживает с его стороны больше уважения, чем он ей выказывал.

И все-таки одна мысль не исчезла, а только ушла глубже, затаилась. Если бы Брунгильда не застала его во дворе с той девицей, то, возможно, она не додумалась бы заменить себя служанкой.

Клотильда, осмелев, придвинулась ближе. После паузы осторожно присела на самый краешек ложа, готовая как испуганный воробей вспорхнуть при первом же угрожающем движении большого и страшного человека.

Фарамунд лежал на спине, руки за голову, могучее тело смутно вырисовывается в слабо освещенной комнате. Клотильда тихохонько приподняла одеяло и робко скользнула на ложе.

Они лежали некоторое время молча. Фарамунд рассматривал тьму под низким сводом, смутно белеющие потолочные балки. Когда в окно врывался порыв свежего воздуха, пламя светильников колебалось, балки то становились мертвенно белыми, словно кости громадных допотопных животных, то пропадали вовсе в черноте.