Фарамунд

— Фарамунд! — повторил он. Видно было, как он сделал усилие, затем выдавил: — Рекс!.. Конунг! Я впервые называю тебя конунгом, но, в самом деле, ты... твое племя... ты уже больше, чем конунг. Ты собрал такое войско, что в состоянии поглотить всю Галлию. Может быть, тебе даже удастся нанести последний удар Риму... Но ты понимаешь, что это означает?.. Мы, франки, ввергаем культурный мир в эпоху хаоса, мрака, невежества...

Фарамунд смолчал, щурился от встречного ветра. Слова «культурный мир» ничего ему не говорят, но вот то, что римляне должны уйти, исчезнуть, это понятно даже деревьям в лесу. Там гниль всегда уступает место сильным молодым дубкам. Вернее, не уступает, а молодые дубки теснят сами.

— Нам нужны новые земли, — сообщил он. — А с севера нас теснят.

— Но не так... — простонал Редьярд. — Не так!

— А как?

Редьярд выровнял коня, чтобы несся с конем Фарамунда ноздря в ноздрю, вскрикнул:

— Раньше не было такой жестокости!.. Раньше культурные нации дрались... с менее культурными! И всегда побеждали! Цивилизованные эллины много веков воевали с цивилизованными персами, цивилизованные македонцы разгромили цивилизованную Мидию, еще более цивилизованный Рим покорил и Персию, и Македонию, и Египет, и Элладу!.. И с тех пор правил миром. Не Рим, а цивилизация правила миром! Но впервые... впервые!.. из темных отвратительных лесов и вонючих болот вышла самая настоящая дикость, что тупо уничтожает всю культуру!.. Я видел, как наши франки убивали ученых, юристов, поэтов... Для них это самые бесполезные люди!..

Фарамунд вспомнил, как его самого передернуло от вида своих соратников, когда тупо и остервенело разбивали молотами мраморные статуи в захваченном римском городке, едва не бросился останавливать, когда вытаскивали из библиотеки корзины с книгами и засыпали ими огромную яму на дороге...

Но в то же время в словах красавца-франка... вернее, как бы за словами, чувствовалась и некая огромная, как гора, неправда.

Не находя слов, он стегнул коня, что делал крайне редко, тот оскорблено взвизгнул, их бросило навстречу рвущему глаза и губы уже не ветру, а урагану.

Некоторое время несся в одиночестве, потом его догнал весь отряд. Там разговор шел о делах в Римбурге, Тревор с хохотом пересказывал Громыхало и Вехульду сплетни, как дворовые, так и соседские. Редьярд ехал мрачный, лицо вытянулось. Фарамунду на миг стало жаль удивительного человека, что страдает не за свою долю добычи, а за чужие и непонятные народы.

— Нас теснят, — сказал он ему, словно стараясь загладить грубость. — Теснят еще более дикие народы! Звери из степи, что прямо на конях рождаются, едят, испражняются, спят! Которые едят не только пленников, но и своих...

Редьярд тут же воскликнул с жаром:

— Надо встать на сторону Рима! И вместе с ним отразить натиск тех дикарей! Заодно и сами... окультуримся...

Фарамунд покачал головой:

— Я знаю немного, но даже мне уже ведомо, что многие могучие племена вставали на защиту Рима. Их называют федератами, верно?

— Верно, — сказал с надеждой Редьярд. — Они поняли...

— Не знаю, — прорычал Фарамунд, — поняли правильно ли...

— А что не так?

— Где эти могучие племена? Как только встают на защиту Рима, тут же становятся мелкими и жалкими. Почему у них пропадает воинская доблесть, как только начинают помогать могучему Риму? Почему наши народы, не умеющие так красиво шагать в ногу и разом бросать дротики, теснят, бьют, уничтожают, захватывают их земли, насилуют их женщин, врываются в их дома?

Лицо Редьярда покрылось красными пятнами. Он тяжело дышал, в глазах сверкнула ненависть. Фарамунд понял, что красавец убил бы его тут же, если бы это помогло остановить натиск на Рим.

— На все то, — выдавил Редьярд наконец, — на все то... воля Божья!

Фарамунд расхохотался, снова хлестнул коня. За ним с грохотом понесся Громыхало. Старому воину быстро наскучили рассказы о том, кто кого во дворе нагнул, кто у кого ложку украл. Фарамунду показалось, что Громыхало чуточку стыдно за Тревора, который рассказывал с удовольствием, жил в том мире, уйдя из этого, свободного, чистого и погрузившись с головой в кухонный.

К удивлению Фарамунда Редьярд все же решился догнать, поехал рядом, решительный и напряженный, как тетива на луке. Похоже, у него это копилось давно, а выплеснуть решился только что.

— Если нас теснят, — заговорил Редьярд, — если заставляют рушить мир, то мы должны стать этим Римом сами! Взять от него все, скопировать... пусть пока слепо, а потом мы и сами станем римлянами... даже если останемся франками!