Фарамунд

— Вон там, — прорычал он, — лучшая в мире женщина!.. Ее держали здесь в плену! Твоя жизнь сейчас зависит от нее. Поняла?

Он пихнул ее к повозке, и дрожащая женщина, еще не веря своему счастью, торопливо скользнула вовнутрь.

Фарамунд уложил Лютецию на ворох шкур, но все не мог выпустить ее из рук. Ноги подгибались, он все старался сесть, смутно помнил, что его тащили, кричали в уши. Наконец сизый дым превратился в черный, он услышал звон в голове и провалился в черноту весь.

Очнулся от дикой боли в голове. Череп раскалывался, нельзя было пошевелить глазными яблоками, а веки страшился открыть вовсе. При каждом намеке на движение в голову втыкали раскаленное острое шило.

Сверху обрушился холодный водопад. Он обнаружил, что лежит на мокром камне. С трудом поднял веки. Над ним стояли воины, лица встревоженные. Расступились, как раз набежал еще один с ведром в руках, едва удержался, чтобы не выплеснуть на рекса:

— Очнулся?.. А мы уже перепугались...

Фарамунд с трудом повел головой. Он лежал посреди двора, вокруг все усеяно мертвыми телами. Алые лужи соединились краями, теперь казалось, что все погибшие лежат на одном красном полотнище. Еще не остывшие от жаркого боя франки бродили среди убитых, переворачивали, осматривали, добивали раненых, срывали украшения.

— Лю...те...ция, — проскрипел он.

В горле першило, жгло. Он чувствовал, что гортань превратилась в подобие ржавой трубы.

— Спит, — торопливо сказал незнакомый воин. Раздвигая толпу, подошел Громыхало. Заботливо поднял Фарамунда, подтвердил: — Спит. Не беспокой ее сейчас... Пойдем в дом.

Главный дом прогорел, остались только стены. Зато правое крыло уцелело, оттуда из зала сейчас выносили убитых. Кровь замывать не стали, просто набросали охапок свежей соломы. Уцелевшие столы и лавки собрали, расставили, побитые вышвырнули, Челядь Савигорда торопливо носила из подвалов вино и еду, униженно прислуживая победителям.

Под ногами еще хрустели остатки побитой посуды, но их заглушила победная песнь.

— За что? — спросил Фарамунд потрясенно. — За что ее... так?

Его шатало, могучая рука Громыхало держала его за плечо. Голос сочувствующе пробубнил в самое ухо:

— Говорят, он настаивал на женитьбе... а она сразу и наотрез... Да еще и...

— Что?

— Посмеялась.

— Лютеция?

— Челядь говорит, что вроде бы сказала ему прямо в глаза... да еще в присутствии слуг, что он мизинца не стоит того, кого назвал разбойником...

Из груди Фарамунда вырвался горестный вопль:

— Она такое сказала?

— Да, — буркнул Громыхало. — Не представляю, зачем.

— Зачем? Ну, зачем?

Громыхало хмыкнул:

— Гордая... Наверное, так подумала...

— Зачем, — повторял он потрясенно, — зачем она это сделала?

— Да, зачем... Ее гордость, гм... А этого зверя задело! Говорят, даже не стал пробовать подарками... а сразу, как привез... в каменный мешок!.. сломить, наказать, заставить...

От факелов на стенах шел едкий дым, плавал сизыми кольцами, свода уже не видно, глаза щиплет, в горле першило. Мясо жарили сразу на двух огромных вертелах и в камине, где-то подгорело, едкий запах заполнил зал, смешивался с вонью от немытых мужских тел, запахами пива и конского навоза.

На помосте накрыли отдельный стол для рекса и его военачальников. Слуги поставили блюда с мясом, рыбой, сыром, принесли караваи пресного хлеба. Вино принесли в тонкогорлых кувшинах, а пиво прикатили в бочонках.

Фарамунд почти не замечал, что ест. В голове по-прежнему пульсировала тупая боль. При каждом движении в виски вонзались острые ножи. Вино казалось пресным, как вода, а вода отдавала болотом.

— Пируйте, — велел он мрачно. — Я на свежий воздух...

— Дыму наглотался, — сообщил Громыхало, как сделал открытие. — Еще пару дней поболит, сблеванешь разок-другой, и все наладится.

— Все?

— А вот то, что и Савигорда сумел заломить, — добавил в спину Вехульд, — об этом петь будут!

Они еще не знают, мелькнуло в голове Фарамунда, как погиб Савигорд... Что у него повернулось в голове или в груди, когда вдруг решил подставить спину под падающие балки?

Свежий воздух ударил в лицо. Здесь, во дворе, тоже запах гари, горящей плоти, но ветерок все уносит, вымывает двор. Он чувствовал, как в голове чуть посветлело, а тошнота осела в глубины, затаилась.

Возле повозки стоял Рикигур, отгонял всех, кто подходил слишком близко. Дощатая дверца иногда вздрагивала, Фарамунд стискивал кулаки, представляя, как сжимает пальцы на горле Савигорда.