Охота на пиранью

– Тоже совершенно бесполезная, – вымученно улыбнулась она. – Экономист.

– Вроде Явлинского, или настоящий, на жалованье?

– На жалованье... – она помолчала и неожиданно спросила: – Вы ведь нас не бросите?

«Интересно, а на хрен вы мне все сдались, такие милые?» – чуть не бухнул Мазур вслух, но вовремя сдержался. Не хотелось озвереть окончательно. Люди как-никак. На ихние денежки тебя четверть века и содержали.

– Не бросите? – настойчиво повторила Виктория. – В вас сразу сила чувствуется...

– Ты под него еще прямо сейчас примостись, – язвительно бросил герр доктор.

– Скот, – отрезала она, не оборачиваясь, неотрывно глядя на Мазура со столь собачьей преданностью, что ему стало неловко. – Вы ведь с м о ж е т е, а?

– Да попытаюсь, – пожал он плечами. – Если только нас и в самом деле будут отпускать всей кучей...

– Кучей, похоже, – кивнула Виктория. – Этот подонок, которого свои потом разжаловали, определенно намекал...

А что, это похоже на здешнюю методику, подумал Мазур. На здешний черный юмор. Табунок столь разных людей, выброшенный в дикую тайгу, практически с первого же момента взорвется противоречиями и конфликтами – и, вполне возможно, начнет катастрофически терять темп. Мазур слишком долго командовал людьми, чтобы этого не понимать. Значит, с первых же минут нужно внести определенность, либо бросить их всех к такой-то матери, либо ударными темпами навести орднунг – без капли демократии и плюрализма. Не нравится, пусть катятся по любым азимутам, благо азимутов немеряно...

Окошечко распахнулось, оттуда жизнерадостно возвестили:

– С добрым утром, гости дорогие!

Мазур спрыгнул с нар, лениво направился к двери. Рожа сразу же отпрянула от окошечка.

– Жратва-то будет? – спросил Мазур, остановившись.

– Перебьетесь, – хихикнули в коридоре. – Вам же лучше – на полный желудок не разбежишься... Ну что, идти к управителю, докладывать – мол, готовы к трудовым свершениям?

– А валяй, – сказал Мазур.

Вскоре в коридоре затопотали шаги. Окошечко вновь открыли, позвали:

– Господин Минаев с супружницей, на склад пожалуйте!

Мазур подхватил бутылку, сунул в карман сигареты – а больше багажа и не было. Смешно сказать, но из тюрьмы он выходил р а д о с т н о – и видел по лицу Ольги, что она тоже охвачена чем-то вроде энтузиазма.

Склад, оказалось, размещался рядышком, в соседнем здании, лабазе с резьбой по коньку крыши, протянувшемся параллельно ограде метров на полсотни. По обе стороны широкого коридора – солидные двери с висячими замками, пахнет причудливой смесью съедобного и несъедобного: новыми, ненадеванными кожаными сапогами, сухофруктами, копченым мясом, какой-то химией – стиральным порошком, что ли – ружейной смазкой, шоколадными конфетами...

– Вон туда шагайте, – распорядился охранник. – В конец, где дверь распахнута...

Дверь-то была распахнута – но в двух шагах от порога во всю ширину и высоту немаленькой комнаты красовалась железная решетка, тщательно заделанная в стены, пол и потолок. Имевшаяся в ней дверца была снабжена замком, окошечко с полукруглым верхом небольшое, едва просунуть голову – а за решеткой громоздились штабелями картонные, деревянные ящики, бочонки, шкафы. И восседал за черной конторкой Ермолай свет Кузьмич – в очках с тонкой позолоченной оправой, и впрямь как две капли воды похожий сейчас на купеческого приказчика, приготовившегося менять у тунгусишек соболей на водку.

– Здравствуй, старче божий, – сказал Мазур. – Что это ты от меня, вовсе даже безобидного, за решетку спрятался? А приятно тебя за решеткой-то видеть, честно говорю...

– Так это с какой стороны посмотреть... – проворчал Кузьмич. – Ты гордыней не надувайся, сокол, не стали бы ради тебя одного решетку воздвигать. У нас тут раньше была холодная, где куковал нерадивый народишко – ну, а потом настоящую тюрьму построили, надобность отпала, только решетку убирать не стали, чего зря возиться? И ведь пригодилось. Не будь тут решеточки, ты бы меня, слабого, и пришибить мог...

– Мог бы, каюсь, – сказал Мазур. – У меня к тебе нездоровая тяга какая-то, так и тянет обнять тебя за шейку нежно и держать, пока ножками сучить не перестанешь...

– Вот я и говорю, – стараясь хранить полнейшую невозмутимость, кивнул Кузьмич. – Хорошая вещь – решеточка... Ну, раздевайтесь, други. Новомодные придумки по имени «трусы» можете оставить, а все верхнее кидайте сюда мне, новую одежду получите, красивую, вовсе даже ненадеванную... Эй, а водочку ты что, с собой взять навострился?