Уши в трубочку

– Красиво, – признал я. – В смысле, окрестности.

Через прицел для ночного слежения прекрасно видно, как далеко-далеко танцует с волками, время от времени оглядываясь на чернокожую красотку и всякий раз хватаясь за пистолет, человек с крупной бляхой на груди. Я увеличил изображение, проступила эмблема налоговой полиции. Другой, длинноволосый, в длинном до пола плаще, идет с мечом в руке, поглядывая по сторонам исподлобья. Время от времени вскидывал руки к небу, его пронизывали ветвистые молнии, он извивался и красиво кричал под неслышимую здесь музыку Фредди Меркури.

Чуть в сторонке толпой идут люди в черном, в черных очках. Отсюда не видно, но мне показалось, что у них таблички на груди, а там что-то про благородных киллеров, влюбившихся в жертв, но рассмотреть не успел, по середине шоссе промчался на коне, паля из старинных наганов, человек в широкополой шляпе. При каждом выстреле взрываются машины, почтовые ящики, а в стенах домов появляются дыры, словно туда угаживают крылатые ракеты.

Еще толпами двигаются закутанные в белые ленты из серого полотна странные люди, очень медленные и торжественные, словно на похоронах президента. Никто из них не смотрит вверх или по сторонам, все двигаются одинаково, как клоны, торжественные и печальные.

Торкесса сопела рядом, толкалась, наконец спросила таинственно:

– Да что высматриваешь?

– Фабрику, – буркнул я. – Заброшенную фабрику или завод. Желательно металлургический. Мы на таком были, помнишь?

– Да, но…

Она поперхнулась, побледнела. Я хмуро кивнул:

– То-то и оно. Если не обнаружу, то, боюсь, идеальное место для выяснения, кто есть ху, перенесется в наш особняк. После металлургического завода он на втором месте по условиям.

Она сказала с надеждой:

– А как насчет свалки? Гигантской свалки брошенных и заброшенных автомобилей и грузовиков? Я подумал, кивнул:

– Молодец, умница. Признаю, на первом месте – заброшенный металлургический завод, на втором – автосвалка, на третьем – заброшенный особняк…

– Так вот, – сказала она с торжеством, – здесь совсем близко такая свалка! Огромная, там автомобили в пять этажей.

В прицел наконец попались огоньки. Сперва почудились свечи в руках черных монахов, потом вроде бы волчьи глаза оборотней, но наконец сообразил, что вижу огни газосварки и автогена. Гигантская свалка работает круглые сутки, но нас вряд ли туда понесет, так что эту ночь мы в сравнительной безопасности.

Я опустил ствол, рассматривал человека на темной улице. Вниз и по бокам компьютерного окуляра бегут зеленоватые цифры, показывая с точностью до миллиметра меняющееся расстояние, скорость и направление ветра, температуру, давление, высоту над уровнем моря, есть ли у объекта бронежилет, каков его статус, рейтинг, кровяное давление, быстро пересказывая досье сперва из открытых источников, потом из закрытых, а затем из самых секретных.

Торкесса охнула, глаза быстро бегают по скупым строкам, извещающим, что это вышел на прогулку следователь-маньяк, он в детстве отравил всех одноклассников, сыпанув синильной кислоты в общий котел. Просто чтобы проверить, в самом ли деле все умрут прямо в бойскаутском пионерлагере у прощального костра. И вот теперь, став взрослым, он со сладким щемом в сердце вспоминал старое доброе детство, прощальные песни у костра, расстегнутую блузку пионервожатой и выглядывающие верхушки сочных грудей, пищащих девчонок, которых зажимали в темноте, потную плоть поварихи, что зазвала его в предпоследнюю ночь на кухню и прямо у кипящих кастрюль показала, что надо делать с женщиной… И вот сейчас, в последнее воскресенье августа, как все последние годы, он чувствует страстное желание отравить те же самые сорок два человека. Но детей столько в одном месте не отыскать, потому он совершает подобные воспоминания детства в многолюдных кафе, казино, в парках и на митингах.

Это все списывалось на экстремистов: исламистов, коммунистов, зеленых, русскую мафию, курдов и снова русских, уже просто русских.

Я старательно поймал его в перекрестье прицела. Торкесса испуганно схватила меня за руку. Я поспешно напряг бицепс под ее тонкими теплыми пальцами, да видит, что у меня там эти, мышцы.

– Ты что? Будешь стрелять?

– Нет, – съязвил я, – пошлю ему привет. Со смещенным центром тяжести. Прямо в череп.

– Но как же… без санкции прокурора…