Я, Евлампия Романова, всегда знала – супругам нельзя работать в одной...
Груня Пичугина никогда не была за границей. И вдруг режиссер театра, где...
Он крякнул, разлил коньяк по граненым стаканам. Парни уважительно выждали, пока он возьмет первым, разобрали и суетливо полезли чокаться толстыми стеклянными краями. Темный коньяк плескался, похожий на густую бражку.
Данилюк залпом опрокинул содержимое стакана в рот, прислушался, крякнул:
– Круто! Круто.
То ли это было любимое слово, то ли не знал других для похвалы, но и сами парни из Мотовилихи других не знали, говорили короткими фразами, длинных как-то не воспринимали.
Иван Корчнев, один из дружков детства, а ныне серьезный молодой мужик, бригадир плотников, спросил с надеждой:
– Ты насовсем?
– Нет, конечно, – ответил Данилюк твердо. – Малость потешусь, отслужил же!.. я теперь буду служить по-настоящему. Я еще не сделал по-настоящему крутейшего дела!
Кто-то спросил подобострастно:
– Крутейшего? А что – крутейшее?
Данилюк на секунду вроде бы задумался:
– У каждого, как говорит наш полковник, свое. У меня мечта – спасти президента!
В ошарашенной тишине Иван спросил тупо:
– Как это?
– Ну, еще не знаю. Просто оказаться, как говорят в газетах, в нужный момент в нужном месте. Но спасти его от смерти, покушения, катастрофы... Чтоб после этого все о тебе писали, говорили, везде твои фотки, интервью со звездами!
Парни молчали, слышно было как звякает горлышко, касаясь стаканов. Булькало, кто-то некстати начал рассказывать анекдот о буль-булях. Федя, его другой ближайший друг, с которым сидели вместе за школьной партой, сказал задумчиво:
– А что, очень может быть. Сейчас такое творится! А Кречет ездит без охраны...
– Ну да, – возразили ему, – как это без охраны?
– Почти без охраны, – поправился Федя. – При том, что он заварил, ему нужно ездить в окружении танковой армии! Да и то будут кидаться... Особенно эти исламисты.
Данилюк с удивлением воззрился на старого друга:
– Ты не рухнулся? Да Кречет сам вводит это магометанство во всей России! Уже в Москве начали строить мечеть, самую крупную в Европе!
– И тем самым выбил оружие из рук самых злых, – возразил Федя. – Им бы хотелось, чтобы Россия оставалась православной. Такую легче одолеть, она ж почти не противилась бы. И тогда их ислам захватил бы все... А так их ислам обломает зубы о наш ислам, если сунутся. Да тем не дадут вякнуть свои же шейхи.
Данилюк лихо опрокинул еще стакан импортного коньяка, крякнул, не закусывал и даже не понюхал рукав, только ноздри чуть дернулись, и, совсем некстати, сбившись с мысли, вдруг захохотал:
– Это все фигня про их запреты!.. У меня в отделении был один... Не то таджик, не то кумык не то вовсе что-то такое, что и на голову не налезет. Одно помню – мусульманин! Сало не ел, скажите пожалуйста!.. Нечистое, видите ли, животное. Мы едим, а он – нет!.. Ну я тогда и взялся... Подхожу, спрашиваю: будешь есть сало? Нет, отвечает, вера не велит. Я плюю на пол казармы, говорю: мой! Да чистенько мой!
Кто-то посмеивался, но другие молчали, смотрели на красномордого десантника в краповом берете уважительно и с опасливым почтением.
– И что он? – спросил кто-то.
– Как водится, все спят, а он всю ночь моет пол, а казарма, скажу вам, это не ваша общага, это десять таких общаг, если составить торцами... К утру вымыл, я подхожу спрашиваю: будешь есть сало? Нет, отвечает. Я снова плюнул на пол: мой! Вижу, уже слезы в глазах, но взял тряпку, стал на карачки, моет. Мы вечером кино смотреть, а он с тряпкой ползает по всей казарме. Я пришел, посмотрел, еще раз харканул на вымытое, чтобы снова прошелся сначала, вернулся, кино досмотрел, к бабам сходили, они в соседнем отделении, теперь бабы тоже служат, гормональное давление снижают нашим бравым воинам... так вот, вернулся, а он еле спину разогнул, все на карачках да на карачках... Спрашиваю: будешь есть сало? Нет, отвечает. Ну, думаю, ты упорный, но я еще упорнее. Не будет такого, чтобы какой-то чернозадый настоящего хохла переупрямил! Говорят же, упрямый как хохол. Ну, плюнул я ему на вымытый пол, говорю: видишь, грязно? Мой сначала, от порога и... до тех пор, пока сало есть начнешь.
Он захохотал, запрокидывая голову. Шея была настолько толстая, что голова казалась крохотной, к тому же широченные плечи, накачанные тугими мышцами, могучая грудь... он вызывал почтительную зависть у парней, а девушки смотрели блестящими глазами.
– Начал есть? – спросил кто-то.
Данилюк захохотал мощно и грохочуще:
– Через две недели!.. Высох весь, я ж ему спать не давал.. Пока все дрыхнут, он всю ночь ползает по казарме, драит, а я приду, плюну, поинтересуюсь насчет сала, снова харкну, и иду себе спать. Он уже совсем в тень превратился, от ветра шатался, вся чернота сошла, стал желтый как ихние дыни... А потом смотрю, сидит, ест, а слезы капают, капают... Я подошел, говорю по-дружески: вот ты и стал человеком, а то был какой-то чуркой чернозадой. Я, говорю, зла на тебя не держу, ты теперь исправился, стал как все люди...