Святой Грааль

Томас выругался, оттолкнул калику и первым начал спуск. Умело обхватив веревку железными перчатками и зацепившись ногами, он быстро соскользнул, замедлив движение лишь перед самой землей. Когда Олег спустился — не так быстро, чтобы не сорвать кожу с ладоней, — Томас уже спешил к коням, крича и размахивая мечом.

Поселяне остановились, посоветовались и, обогнув опасного рыцаря, бросились к воротам замка. Томас обернулся к калике, указал на веревку:

— Надо бы захватить... В дороге и веревочка пригодится!

— Хозяйственный! — удивился Олег. — Поехали я две взял. Захочешь удавиться — только свистни.

Томас отвязал повод, жеребец обнюхал его, радостно фыркнул. Томасу показалось, что глаза жеребца блеснули гордостью, когда унюхал кровь на доспехах хозяина — всем лютням боевой конь предпочитал рев боевой трубы, зовущей в атаку, когда тяжелой массой стремя в стремя несется стальная конница, сокрушая все на пути!

Олег легко вскочил на коня, и Томас сделал зарубку в памяти: узнать, где это калика научился так вспрыгивать в седло, не касаясь ни стремени, ни повода. И где вообще, в какой пещере или пустыне, какие святые духи научили так метать нож, владеть огромным двуручным мечом? Именно владеть, а не просто размахивать, как разъяренная кухарка скалкой — Томасу достаточно беглого взгляда профессионального воина, чтобы отличить бойца от... остальных.

Рыцарь несся тяжелый, неподвижный, копье привычно держал в правой руке, забрало поднял. Он косился на калику — тот не касался поводьев, управлял конем, как дикий скиф, ногами. Лицо неподвижно, от ветра не пригибается, а глаза отсутствующие — по-прежнему ищет Истину? Думает о высоком? Но не забыл ни копье захватить для рыцаря, ни великолепный пластинчатый лук для себя. Впрочем, английский лук иомена не хуже, но тот в человеческий рост, а то и выше, а из этого можно стрелять с коня, если сумеешь натянуть стальную тетиву. Чтобы пользоваться пластинчатым луком, надо иметь богатырскую силу...

Слева у седла калики блестел на солнце шелковыми шнурками широкий колчан, туго набитый длинными стрелами с белым оперением. Там же висел в чехле топор. Сапоги калики держались в широких стременах как влитые.

— Сэр калика, — не выдержал Томас, он придержал коня, давая перейти на шаг. — А что ты умеешь еще?

Калика смотрел непонимающе. Томас поспешно поправился:

— В воинском деле, конечно. Ты мыслишь о высоком, вижу, но и благородное искусство войны в нашем мире стоит не на последнем месте!

— Увы, мир глуп и жесток. Все еще.

Томас воскликнул удивленно:

— О чем поют менестрели, как не о воинских подвигах? Не о боях, сражениях? Для чего еще рождаются герои, как не для битв и славной гибели?

Калика покачал головой, не ответил. Под ним был такой же огромный жеребец, как и у Томаса, но Томас помнил, какого труда стоило обломать своего зверя, а под каликой конь как шелковый, лишь пугливо косится. Неужели верны слухи о том, что скифы способны сдавить коленями так, что ребра трещат, а конь падает замертво?

— Эллины, — заговорил Томас, пытаясь вызвать калику на разговор, — знавшие езду только на колесницах, когда впервые увидели конных тавро-славян, сочли их сказочными зверями — полулюдьми-полуконями. Так и назвали: конные тавры, кентавры! Они, говорят, на полном скаку метко стреляли из луков!

Калика покосился на рыцаря, спросил коротко:

— В твоем мешке еда есть?

— Нет, только чаша, — ответил Томас огорченно. — А что?

Калика мгновенно сорвал с плеча лук, мелькнуло белое оперение, сразу же Томас услышал звонкий щелчок. Калика с безучастным лицом снял тетиву, повесил лук за спину. Лишь тогда остолбеневший Томас посмотрел вперед на дорогу, куда унеслась стрела.

В сорока шагах на обочине бился пронзенный насквозь крупный заяц. Томас, все еще не веря глазам, пустил коня впереди калики, концом копья подхватил добычу. Калика все с тем же непроницаемым лицом протянул руку. Томас поспешно выдернул стрелу, вытер кровь и почтительно подал калике:

— На привале сам освежую, святой отец!.. Э-э... сэр калика. Конечно, вера Христова самая правильная, но в язычестве тоже что-то, оказывается, есть...

Калика усмехнулся краешком рта, смолчал.

Глава 5

Ближе к полудню въехали в крохотную деревушку. Калика направил коня к самому крайнему домику, от которого несло копотью, горелым железом, ржавчиной. Навстречу вышел широкий могучий мужик в пропаленном кожаном переднике, Олег сказал, не слезая с седла: