Артания

Жрец наконец замедлил бег, медленно повернулся. Придон увидел измученное, залитое потом лицо уже немолодого человека… нет, не человека, у человека не может быть такого лица, таких глаз, скул, нижней челюсти…

Лезвие топора рассекло череп дива до гортани. Придон быстро уперся ногой, высвободил топор. За спиной слышался топот, хриплые крики.

– Смерть! – закричал он яростно. – Артания!.. Итания…

Два-три дива за весь обратный путь к залу выскочили из теней, но Придон рубил в бешенстве, несся как пылающая скала, все сметал, топтал, размазывал по стенам.

Впереди заблистал свет, в проеме мелькнул убегающий див. Придон вылетел в зал, его трясло, сердце едва не выпрыгивало, а топор казался легче перышка. С топора веером разлеталась кровь, она же струилась по рукам, по груди, и после каждого шага за ним оставались кровавые отпечатки.

В голове мутилось, но, когда переступил порог, поразился мертвой тишине. В зале залито кровью, дивы навалены кучами, кровь даже на стенах. По каменным плитам текут, журча, темно-красные ручейки. Воздух пропитан запахом вывалившихся внутренностей.

– Олекса, – позвал он дрожащим голосом. – Олекса!

В зале поднялась одна рука, упала бессильно, но Придон не сдвинулся с места. Рука торчала из синего халата. Кровь текла обильными потоками, Олекса мог упасть от изнеможения, герои умирают не от ран, а от изнеможения, от боевой ярости, что забирает человека целиком, а затем так же с окровавленным топором их переносят в небесный дворец, где павшие в битвах пируют за столом наравне с богами и где радостными кличами приветствуют нового героя.

– Олекса, – повторил он. Голос его задрожал. – Олекса!.. Не бросай меня, Олекса… Я не вынесу, чтоб остаться одному…

Пустая клетка чернела в двух шагах от алтаря, а сам пленник по-прежнему стоял на коленях перед черным камнем. Стянутые за спиной веревками руки почернели до самых локтей, уже отмерли. Пленник всхлипывал, по изуродованному лицу катились слезы. Мужчина не стал бы плакать, но кто знает, что здесь за пытки, топор Придона в два взмаха перерубил веревки на руках. Пленник с трудом потащил руки со спины. Придон с холодком заметил, что в ладони несчастного вбиты толстые штыри.

– Здорово ты им насолил, – сказал он хриплым голосом. Отвернулся, пошел через трупы в синих халатах. Ноги дрожали, поскальзывался. Дважды падал, поднимался все труднее и труднее. Многие дивы разрублены почти пополам. Осатаневший Олекса не знал меры, рубил, крушил, повергал, но нельзя проследить его путь, он дрался сразу со всеми, переступал горы трупов, когда за ними уже не видел врага, рубил и крушил, а затем шел дальше, где тоже рубил, крушил и повергал, поворачивал и прорубывался к другой стене.

Вон там куча трупов самая огромная, оседает, как тающий снег, выдавливая кровь из рассеченных тел. Придону показалось, что там, судя по ручьям крови, битва только что отгремела, направился туда, опираясь о топор. Боевая ярость ушла, в ушах звенело от слабости, перед глазами плыло и качалось, будто он стоял на палубе плывущего корабля.

Олекса сидел, прислонившись к стене. Высокий вал трупов закрывал героя, Придон едва не протащился мимо, но, движимый неясным чутьем, расшвырнул еще теплые тела, вскрикнул от горя.

Лицо Олексы рассечено страшным ударом, все тело покрыто ранами. Кровь слабо сочится, лицо Олексы смертельно бледное, изнуренное. Он с трудом поднял тяжелые веки. Губы дрогнули, пытаясь раздвинуться в улыбке, но не хватило сил.

– Добрая была битва… – прошелестело в теплом и мокром от пролитой крови воздухе.

– Добрая, – подтвердил Придон.

Ноги подкосились, он сполз по стене. Залитые кровью плечи соприкоснулись. Олекса слабо улыбнулся: в небесный дворец войдут кровными побратимами.

– Наши деды будут довольны, – прошептал Олекса. – Зла в мире… меньше…

– Это сделали мы, – ответил Придон.

В черепе все усиливался звон. Топор выскользнул, как мокрая живая рыба. Придон смутно услышал звон, то ли в ушах, то ли от упавшего на камни топора, весь мир закачался.

Звон в черепе становился громче. Из ран сочится уже не кровь, а сукровица, и с каждой каплей тело покидает жизнь… Перед глазами расплывалось, качалось. Тяжелые веки начали опускаться, но он заставил себя смотреть прямо: герои смотрят в глаза смерти без дрожи. Пальцы вслепую нашарили рукоять топора, сжали. Перед небесными героями он должен появиться с оружием. Мужчина умирает с топором в руках.