Артания

Вяземайт многозначительно напомнил что-то о придворных магах, что знают, как зимой делать стены теплыми, а летом прохладными. Аснерд помрачнел, выругался. Похоже, он Просто предпочитал забывать о проклятом колдовстве, а волхв некстати напомнил.

Конст жадно вслушивался во все разговоры, глаза беспрестанно шарили по стенам, он рассматривал все узоры, дивился самым простым вещам. Вяземайт долго рылся в походных мешках, ворчал, наконец с торжеством извлек и разложил по столу тонко выделанную телячью кожу. Придон еще издали узнал по рисунку с синими реками и коричневыми горами Куявию.

Вяземайт всматривался пристально, палец блуждал над реками и лесами. Придон невольно подумал, что существам на карте кончик пальца в небе покажется огромным орлом или драконом.

– Высоко в горах, – проговорил Вяземайт медленно, – что отделяют благословенную богами Артанию от гнусной Куявии… живут старики, которые знают все. Им дано такое понимание, что им стоит только взглянуть на человека или зверя, чтобы увидеть всю его жизнь надолго вперед.

Аснерд буркнул:

– И что же?

– Пусть Придон сперва заедет к ним, – сказал Вяземайт хладнокровно. – Если даже они не скажут, где обломки меча, то искать ему вслепую.

Аснерд зло хохотнул.

– Лет за тыщу отыщет! Если ему будет помогать весь народ Артании, Куявии и Славии. А также все звери и птицы. Но где те старики? Горы тоже за годик не обшаришь.

Вяземайт кивнул.

– Однажды… Да что там, словом, я могу подсказать дорогу. И указать. Как только Придон будет готов… Придон воскликнул:

– Я готов! Я прямо сейчас!

– Хорошо, – сказал Вяземайт. – Давай-ка я нарисую, как идти, где сворачивать…

– Разве ты идешь не с нами?

– На всякий случай, – ответил Вяземайт уклончиво. – Кто знает, что с нами может… Это дорога!

Перед глазами Придона встало, как живое, смеющееся лицо Тура. В груди болезненно сжало. Он сказал тихо:

– Рисуй. Я все понимаю.

Аснерд, который с подозрением вслушивался в сбивчивую речь всегда гладкоговорящего волхва, с еще большим подозрением смотрел, как волхв намечает переход через перевал, подъемы в горы, тайные тропки, проходы, пещеры. Даже указал, где всегда пасется стадо горных баранов, а вот здесь из расщелины вытекает мед бесчисленного роя пчел… вот сюда можно подняться по ветвям плюща, а сюда идти не стоит, тупик, зато в этой вроде бы сплошной, если смотреть издали, стене есть хитрый проход на ту сторону…

Он едва не спросил, откуда волхв такое знает, но сдержался, невыдержанность в вопросах свойственна только мальчишкам да безусым юнцам. У стариков свои тайны.

Их провожали такой огромной толпой, что Аснерд пожалел бедных куявов: не часто у них праздники. На что Вяземайт ехидно заметил, что для куявов в самом деле праздник – избавиться от четверых, что опустошили кухню, а что не съели, то взяли в дорогу.

Но в самом деле, даже Придон заметил, все четверо выделялись суровой простотой среди пестрой толпы знатных бе-ричей и придворных беров. Богатырские кони без всяких украшений, трое обнаженных до пояса героев, вместо шапки или шлема – лишь обруч, поддерживающий волосы, взамен доспехов – браслеты на запястьях и бицепсах. Даже штаны простые, без вышивок, как и сапоги, что плотно всажены в узкие стремена. Знаменитые артанские топоры сейчас приторочены к седлам, но, если героям придется пешком, эти же топоры окажутся за спинами.

Выехали из ворот шагом, Придон сразу же пустил коня вскачь. Он вздрагивал, глазами держал тонкую линию горизонта, душа летела впереди, дробный стук копыт уносило ветром. Он закричал, сам не понимая, то ли от восторга, то ли потому, что внутри что-то кричит, рвется наружу, раздирает изнутри, выламывается на простор…

Встречный свежий пьянящий ветер выдувал из одежды и кожи гнилостные запахи, остатки ароматов, душистых масел, благовоний, в легкие врывалась холодная чистота, пропитывала тело. И вместе с этой чистотой пришла холодная трезвая мысль, что потрясла всего до основания.

Далеко впереди показались всадники, за ними скрипела повозка, ярко украшенная, а следом еще две – попроще. Сблизились, Придон рассмотрел веселые лица всадников, веселые и счастливые лица людей в повозках. Долетели звуки музыки, песен, ликующие вопли, смех, снова нестройное пение.

К ним навстречу выехал весь красный как рак от выпитого и съеденного мужчина, седая голова, но черные усы, закричал ликующе: