Артания

– Ох, что это… – пробормотал за его спиной Конст.

Придон оглянулся, сердце в страхе сжалось. Наступает туман, серый, тяжелый, чем-то похожий на застывшее неопрятное железо. От него несет неживым, хотя умом понятно, что туман и есть туман, ничего опасного, но все же тревожно, в любом тумане тревожно, а когда вот такой гадостный, то вовсе по телу мурашки…

А за стеной, что предстоит перелезть, выглядывают заснеженные, и оттого слепящие на солнце острые вершины. Придон судорожно перевел дыхание, ноги сами понесли прочь от настигающего тумана. Трава исчезла, под ногами поскрипывают камешки. Здесь песок зернистый, грязно-оранжевый, в мелких острых камешках, словно наверху чешутся великаны, а сюда осыпаются каменные чешуйки.

– Придон, – вскрикнул Конст. – Туман наступает!

И, обгоняя Придона, полез наверх. Придон стиснул челюсти, минуты страха и растерянности ушли, пальцы пошли привычно цепляться за неровности в камне. Мышцы напрягались, подтягивая тело, упирался ногами, стена медленно уползала под ним вниз, а он, прижимаясь всем телом, всползал все выше и выше.

Он слышал только свое хриплое дыхание, а так везде жуткая звенящая тишина, не слышно даже Конста, хотя, если скосить глаза, он карабкается слева чуть ниже. Иногда доносился звон, потом соображал, что от напряжения звенит в ушах. Если в походе к Черной Горе едва не оглох от постоянного грохота, там земля прыгала под ним, как конь при виде стаи волков, то здесь в облике вечных гор является сама вечность, он слышит ее и даже чувствует ее.

Вдруг странное чувство потери охватило все тело. Руки задрожали, ноги ослабели. Очень быстро наступила темнота, он едва-едва различал прожилки камня прямо перед лицом. Он боялся, что вот-вот разожмет пальцы, не понимал, что стряслось, затем из темноты послышался дрожащий голос:

– Придон… посмотри на восток!

Там стремительно светлело, вслед залило алым, красным, поднялось свежее умытое солнце. Быстро пошло по небосводу вверх. В течение минуты вскарабкалось почти к зениту, там побагровело, распухло и, не сдвигаясь с места, начало обретать неприятные черты гниющего яблока.

– Посмотрим, – прохрипел он. – Посмотрим…

– На что?

– На это… – ответил он хрипло. – Вверх! Доползем и… посмотрим.

Он карабкался, уже не глядя вверх, только чувствовал, что с солнцем что-то странное. Меняет цвет, раздувается, становится меньше, снова раздувается, словно горячее живое сердце, а вместе с его пульсацией по горам бегут то красные тени, то черные, иногда все погружается во тьму, а то вдруг заливает жгучим нещадным светом.

Сейчас он карабкался в белой жуткой тиши. На сотни и сотни конских переходов в любую из сторон – мертвые неподвижные горы. В степи везде тушканчики, мыши, в кустах и траве гнездятся птицы, конь едва не выбрасывает из седла, когда перед самой мордой вылетает нечто, шумно хлопая крыльями, в небе парит орел, носится всякая птичья мелочь, везде норы, холмики, выглядывают суслики… А здесь – мертвый неживой мир.

Когда он на последнем издыхании вскарабкался наверх, солнце еще висело над острыми как ножи скалами, а внизу сгустились сумерки. Солнце выглядело обычным, каким должно быть солнце. В долинах сумерки – всего лишь тень, а здесь в тени все исчезает, сами сумерки темнее самой темной беззвездной ночи, страшноватые, холодные. Придон часто растирал застывшее лицо, почти твердые уши, бил себя по груди и бокам, заставляя замерзающую прямо в жилах кровь двигаться.

Послышалось частое дыхание, кое-как вскарабкался, отвергая протянутую руку, Конст. Долго лежал, собираясь с силами. Придон уже осмотрелся, по гребню стены можно уйти как далеко влево, как и вправо, пока не отыщется подходящий спуск.

Но сердце уже похолодело от предчувствия неудачи. Отсюда вся равнина как на ладони. Пустынная, засыпанная битым льдом и ноздреватым снегом. Голая. А дальше, совсем рукой подать – вздыбленная стена из камня, что окружает всю эту Долину Дэвов, Ее хорошо видно сквозь падающий снег на горизонте. С угольно-черного неба смотрят мириады крохотных немигающих звезд… Черт, если видны звезды среди бела дня, то там не пелена падающего снега, а нечто вроде тумана. Но какой туман при таком морозе и чистой звездной ночи?

Он вскинул голову, ощутил удар солнечной дубиной по глазам. Потемнело, под опущенными веками в черноте поплыли огненные пятна. Когда открыл глаза, впереди двигались и шевелились едва заметные звездные тени. Иззубренные горы кажутся ясными и выпуклыми, потом вдруг – темной тенью, а дважды исчезли вовсе. Придон прошептал заговор, отгоняющий горных демонов, протер глаза, горы послушно проступили на прежнем месте.