Артания

Придон сказал с мукой:

– Не пугайся, это в самом деле я… Но меня пугаться не надо! Ну не мог я уйти, не посмотрев еще раз на тебя. Пусть это будет последнее, что я увижу в этой жизни… Даже если в дремучих лесах злобные великаны будут рвать меня на части, я умру с улыбкой, ибо буду видеть твое лицо, твои глаза…

Она произнесла похолодевшим голосом:

– Ты разочарован, что я не воплю от ужаса?

– Итания…

– Я не воплю, – напомнила она гордо, – ибо я – дочь тцара, а не пастушка из ваших степей! И хотя ты, дикарь, можешь меня убить одним движением пальца, ты не заставишь меня кричать и просить пощады! Как ты посмел, дерзкий, вломиться сюда?

– Просто посмел, – выдохнул он жарко. – Моя любовь мне защитой. А здесь я потому, что… мне страшно!

– Страшно? – перепросила она. – Да ты в самом деле изменился в лице! Ты, похожий на голодного волка!

– Сытые свиньи, – вырвалось у него, – страшней, чем голодные волки.

– Свиньи? Ты о ком?

– Итания, – сказал он жарко. – Я люблю тебя!.. Вся моя жизнь отныне лепится вокруг этих трех слов, как молодая поросль вокруг сильного дерева, дающего им жизнь. И все мои дела, мечты, сны и грезы – вокруг этих слов, и весь я – эти три слова…

Она слушала его настороженно, но уже и зачарованно, как ребенок, слушающий странную волшебную сказку. Прекрасные глаза широко раскрылись, в них росло изумление.

– А вот Горасвильд, – сказала она, опомнившись на мгновение, – говорит, что ты принесешь нам несчастье!

Придон вспомнил красавца мага в белой как снег мантии, что уже и на мантию не похожа, а почти боевой плащ полководца. Сердце защемило. Как тогда посмотрел на него этот Горасвильд из-под краев белой шляпы!

– А что сказал тот маг, – спросил он, – который с одной рукой?

– Барвник? – переспросила она. – Такой худой старик в черном плаще и в черной шляпе?.. Он вроде бы к тебе относится лучше. Но я его почти не слышала.

– Да, – сказал он горько, – Барвник в черном плаще, и черная на нем шляпа. Как такого слушать? Зато Горасвильд весь в белом… Но ты уверена, божественная, что черная совесть обязательно под черным плащом? А под белым – белая?

Она наморщила лоб, подумала, снова взглянула в его лицо.

– Ты дикарь, – сообщила она ему. – Ты очень силен и безумно отважен… Для большинства женщин это все, что требуется от мужчины. Тогда они могут гордо вышагивать рядом и свысока смотреть на подруг, у которых мужья не такие высокие и не такие широкие в плечах. Да, и в моей цивилизованной Куявии тоже такое… дикарство! Однако я – не дикарка. Мне вовсе не нравятся сильные и грубые мужчины.

Он был в отчаянии, поднялся и на, чал пятиться к двери, даже не понимая, что лучше через окно, как и пришел, когда она неожиданно спросила:

– Я нечаянно услышала, как челядинцы пели одну красивую песню… Я спросила, где ее услышали. Они указали на тебя. Неужели у вас поют такие песни?

Он опустил голову, прошептал:

– Поют. У нас поют.

– Да? – удивилась она. – Дикари тоже поют? Как странно и удивительно… Мне очень понравилась та песня. Ты запомнил ее случайно… или же знаешь еще?

– Знаю ли я! – вырвалось у него пламенное. – Я знаю сто тысяч песен! Я знаю… Я потерял им счет. Только это песни, потому что все о тебе! Все остальное – это так, тлен, прах, сухие листья…

В ее прекрасных глазах появилось удивление, росло, наконец перешло в изумление. Она прижала розовую ладошку ко рту, но не сумела удержать слова, что вырвались сами:

– Это… это ты их придумал?

– Я ли? – изумился он. – Нет, конечно!.. Их придумала моя исстрадавшаяся по тебе душа, мое израненное разлукой сердце, мое… все то, что есть я, и что выше меня, но тоже есть я! А я только та труба, тот боевой рог, что неумело выдувает прекраснейшие и неслыханнейшие звуки, превращая их в черт знает что, калеча и уродуя, ибо нельзя в человеческую речь вложить то, что рождается в человеческой же душе. Ибо тело у нас от зверя, а душа от богов… или даже выше, чем от богов!

– Выше, – повторила она зачарованно, – чем даже от богов…

Ему показалось, что она усомнилась, выкрикнул с жаром:

– Даже древние боги прослезились, а тонкошкурые эльфы рвали на себе одежды и рыдали… от зависти, наверное, что не могут сложить такие песни!..

– Эльфы? – спросила она остолбенело. – Ты видел эльфов? Настоящих?

– Я ночевал у них, – отмахнулся он. – Умоляли остаться еще на ночь, но для меня каждое мгновение разлуки с тобой – это кипящий огонь в груди, это ураган, сметающий города, это скачущий в пропасть конь, это…