Артания

Он с нечеловеческим напряжением согнул ноги. Подошвы уперлись в тот самый выступ, за который привязана его веревка. Он с силой оттолкнулся, услыхал нечеловеческий вопль Щелепы. Хрустнули кости, веревка хлестнула по лицу, мир завертелся. Он ощутил пустоту в желудке, его швыряло, вертело, било в спину, плечи, голову, ветер засвистел в ушах, так длилось долго, ветер гудел и свистел…

…затем сильнейший удар о землю. В голове помутилось, пытался сделать вдох, но на грудь навалилось тяжелое, он погрузился во тьму.

ГЛАВА 3

По ноге двигалось, ползало, щекотало. Он сделал попытку прихлопнуть комара или мерзкое насекомое, но рука не сдвинулась. Шевельнулся, ощутил, что тело расплющено, кости переломаны, а во рту солоно не потому, что наглотался соли, это кровь все еще вытекает тонкой струйкой…

Далеко-далеко за стеной тумана проступил зеленый холм. Придону почудилось, что холм шевелится. Туман не рассеялся, но глаз наконец ухватил, что это не холм, а обыкновенная жаба в двух шагах, даже не замечает распластанного человека.

Он чуть повернул голову, скосил глаза. Голая нога покрыта свежей кровью, в одном месте кожу сорвало так, что лоскут шириной с ладонь завернулся, как красная тряпица, пропитанная сукровицей. Широкая черная лента движется через его ногу безостановочно, равнодушная к запаху и вкусу крови. У этих крупноголовых муравьев другое задание от их муравьиного вождя или даже тцара. Но будет приказ – разорвут его в клочья, оставят только чисто обглоданные кости. Пока что муравьиный тцар не знает, что в его владениях такая роскошная гора неподвижного мяса.

С трудом приподнялся на локте. Он наполовину погрузился в яму, выбитую его телом в твердой как камень земле. В трех шагах пламенеет окровавленный кусок мяса размером с ладонь. Еще дальше, шагах в пяти, еще один клочок: обломок кости с обрывком кожи. Все, как он понял, оставшееся от Щелепы.

– А я, – произнес он вслух, удивился надтреснутому голосу, – как уцелел я?

Почти отвесная стена начинается в двух шагах, поднимается и поднимается до тех пор, пока не тонет в желтоватом нечистом тумане облаков. Кое-где заметны выступы. С иных все еще срываются крупные красные капли.

По всему телу покалывали иголочки, как будто отсидел руки, ноги, голову и даже внутренности. Справа под рукой перевязь с ножнами. Он пощупал ее плохо гнущимися пальцами, похолодел, рукоять исчезла. Застонал и, превозмогая боль во всем теле, двинулся вдоль стены, прошел около сотни шагов. Покалывание стало невыносимым, ноги подгибались, он стонал и подвывал, никто же не слышит, затем повернулся, едва не упал. Стена снова поплыла рядом, но уже в другую сторону.

Под ногами хрустели мелкие камешки. Сердце сжимало холодной железной лапой, он передвигал ноги, как старик. Когда он, чтобы не отдать ножны, ринулся в пропасть, ремень перевязи был у него в руке. Правда, рукоять могли выдернуть в последний миг… но тогда тот, кто успел за нее схватиться… вот он, еще один обломок расщепленной кости. Свеженькая, окровавленная, сочится костный мозг. Что значит падать без веревки. Хотя его веревка разве что задержала где-то, но все же оборвалась, даже следа не осталось… Да и понятно, веревки едва ли хватило до середины этой чудовищной стены. Зато он все еще не вышел из своей каменности, окаменности, что и спасло.

Впереди блеснуло. Он заспешил, упал на колени, дрожащие пальцы бережно коснулись в россыпи камней торчащей кверху рукояти. Обломок лезвия ушел в щель между камнями, издали казалось, что меч цел.

И лишь когда рукоять заняла свое место в ножнах, он огляделся. Справа стена, у подножия которой бродит взад-вперед, а слева… тот самый густой дремучий лес, что с высоты казался желто-зеленым мхом. Здесь, где у подножия все засыпано камнями, от деревьев свободна полоса в полсотни шагов, но дальше…

Плечи зябко передернулись сами. Зеленая стена покрытых мхом деревьев, оттуда идет теплый влажный воздух, словно из куявской бани. Кроны, огромные, плотные, многоэтажные, настолько сплелись вершинами и перекрыли доступ свету, что здесь, внизу, почти ночь. Холодная темная ночь.

Нет, все-таки день, неприятный зеленоватый день, но день вечного сумрака, в котором сейчас что-то грохочет…

Он вскинул голову и долго старался понять, что же это такое, знакомое и незнакомое разом, пока не сообразил, что это гром, обыкновенный гром, только зависший и завязший в трясине веток, зелени, продавливающийся к земле в виде старческого бормотания, кашля.