Артания

– Я никогда такого… Никогда…

– Ты увидишь, – сказал он, – насколько мир велик.

– А кто, – произнесла она тихо, – Итания? Волна жара прокатилась по его телу, сладко заныло сердце.

– Богиня, – ответил он.

– Богиня, – повторила она. – Богиня… богиня чего? Он мотнул головой, челюсти сцепил, чтобы не вырвался стон.

– Всего, – ответил хриплым голосом. – Богиня всего на свете! Именем ее молюсь, именем ее живу, во имя ее свершаю, творю, дышу, двигаюсь… Все, чем живу, чем дышу, что у меня было и будет, – все в ее честь, ее славу, за ее улыбку. Пойдем, нам нужно встретить Черного Дива.

Цветок снова ахала, не верила глазам своим, а когда выбежала за Придоном, все косилась на огромное водное пространство. Река послушно двигалась рядом с ними, покорно повторяла все движения, изгибалась, вытягивалась, манила песчаными отмелями и зарослями камышей, откуда слышны кряканье и плеск воды.

Придон с шумом пробегал по длинным отмелям, а когда наступил жаркий полдень, охотно отодвинулся под близкий полог леса. Река все так же несет свои воды в сотне шагов, не прячется, а он на ходу срубывал верхушки сочных кустов и молодые деревца, приноравливаясь к новому топору.

Очень редко встречались избушки, обычно рыбацкие или охотничьи. Только однажды встретили целую деревню из десяти домов, но Придон так и не понял, чем промышляют, ибо рыбной ловлей такой толпе не прокормиться, как и охотой, а полей или огородов что-то не приметил.

Цветок шла с раскрытым ртом, но Придон торопил, не позволял остановиться и перевести дух. Горы приблизились, в самом деле не горы, а уже каменистые холмы, сильно просевшие, обжитые, кое-где поднимаются дымки от копален и плавилен.

На перекрестке дорог огромный дом из толстых бревен, но первый этаж из массивных глыб камня. Придон сразу узнал постоялый двор с корчмой, такие же точно в Артании и Куявии, наверняка и в Вантите такие же, ибо корчму, как говорят мудрые волхвы, придумал сам Творец, чтобы людям было где собраться и помыслить о Высоком. А кто не так мыслит, того можно поправить табуреткой.

Сам домик показался Придону невысоким, но, когда тот приблизился, Придон увидел, что это из-за массивных серых бревен кажется приземистым и невзрачным. Издали было видно с десяток коней у коновязи.

Дом вынесен прямо к дороге, двором служит весь мир до горизонта и дальше. Хозяйственные пристройки кузнеца, горшечника, хлебопека и кожевника – не пристройки вовсе, а отдельные избушки. Если у куявов, где дождь бывает раз в году, все это упрятано под одну крышу, чтобы перебегать по сухому, то здесь все под открытым небом, темным и гадким, с раздутыми тучами, будто славы произошли от жаб, что рады любому дождику.

У коновязи неторопливо жуют овес огромные, как горы, кони. Придон ощутил себя оскорбленным, его Луговик выглядел бы жеребенком рядом с этими гигантами, их ноги втрое толще, от копыт даже в твердой земле остаются отпечатки с миски размером, из ноздрей валит дым, драконы, а не кони.

– Что будем делать? – пропищала за спиной Цветок. Глаза ее стали огромными, испуганными, лицо побелело, а пальцы судорожно сжались в кулачки.

– Тебе пока нечего, – ответил он. – Все сделаю я. Просто ходи за мной хвостиком.

Она покорно пошла за ним к крыльцу. Гиганты кони посматривали равнодушно, такая мелочь для них во всадники не годится, сопели и чесались, огромные, как горы.

Крыльцо такое же серое, но все массивное, добротное, ни одна ступенька не скрипнула. Над крыльцом широкий навес, само крыльцо широкое и просторное, гуляки даже в проливной дождь могут под таким навесом поблевать и вернуться сухими. Навес опирается на резные столбы, украшенные сверху донизу кольцами и фигурками.

Теперь Придон успел заметить и ажурные карнизы над окнами, тщательно прорезанные наличники, даже тяжелые ставни с резным узором по краю, а в середке вырезаны овальные дыры, чтобы хозяин без опаски мог выглядывать и ночью.

Все это он успел заметить только мимоходом, в следующее мгновение толкнул дверь, ожидая оказаться в жарко натопленной корчме, но это только просторные сени. Тут сгрудились под стеной стоймя запасные лавки, колченогий стол, пара великанских колод непонятного назначения, при виде которых у Придона появилось недоброе предчувствие.

В конце сеней еще одна дверь. Оттуда донесся знакомый шум, послышалась песня, затем злой окрик, сухой стук разбитого кувшина. Придон с облегчением улыбнулся, предчувствие сменилось радостным узнаванием. Это корчма!