Князь Владимир

– Я должен что-то сделать, – сказал он, задыхаясь. – Я чувствую это! Но я еще не понял, для чего рожден. То ли как Аварис, который крошки хлеба не взял в рот, пока по всей земле не пронес стрелу, то ли как Таргитай, что дал потомство бесчисленным народам, то ли как Михайло Потык, что велел приковать себя железными цепями к воротам Киева, дабы остаться навеки его защитником…

В тишине громко и страшно прокричала ночная птица. Он вздрогнул, обратил взор к виднокраю. Розовый свет наливался победным пурпуром, вспыхнуло в небе, как подожженное стрелой степняка, облачко. Запылали и другие, их доставали из-за края земли огненные стрелы Сварога.

– Клянусь, – сказал он вполголоса. – Клянусь огненным мечом пращуров, что в час беды встает из-под земли в городе Киеве, клянусь Мардухом – духом смерти Мары, клянусь молотом Пуруши… что ежели не стану жить по воле богов, если не выполню их начертание, то пусть не попаду в вирий, не войду в солнечную дружину Сварога! Пусть меня тогда упыри утянут в свой подземный мир, где я стану едой яжей-смоков…

Он сам не заметил, как вышел из терема, поднялся на вершину кургана. Под ногами были погребены древние богатыри. По кощюнам, когда с востока надвинулись черные орды врагов, их встретило только одно маленькое племя скифов. Они сдержали врагов, пока к ним не пришло на помощь племя русов. Вместе разгромили врага, но сами потеряли больше половины своих воинов. Тогда и объединили племена, стали одним народом. А здесь захоронили павших.

– Теперь, – сказал он хриплым от волнения голосом, тягостное и одновременно гордое чувство заполнило грудь, – отступать некуда! Не давши клятву – крепись, а давши…

Странное дело, урезал свою свободу, но почему-то ощутил, как будто бы с плеч свалилась странная тяжесть!

Глава 33

Волхв Борис когда-то был воином страшным по силе и лютости. Тридцать весен успел он повидать, когда в страшной битве с хазарами изрубили так, что и доныне страшно смотреть в его лицо, перекошенное жуткими сизыми шрамами. Никогда больше не улыбнется, мышцы срослись иначе, но что красивое лицо для мужчины? А вот нога…

Ее срубили огромным топором так чисто, будто сочный стебель молочая. Любой бы помер, но вблизи случился кудесник, прямо среди сечи стянул тугим поясом обрубок выше раны, не дал истечь кровью. И хоть и сомлел воин, но выжил, очнулся среди трупов. Его подобрали, отнесли на подводу. Князь Игорь велел взять его на прокорм, заслужил верной службой Отечеству.

Не раз хотел Борис наложить на себя руки. Но самогубца Сварог в свою дружину не возьмет – не в бою принял смерть, – а с убогими душами слоняться по края вирия самому будет горько и тошно. Так и тащился по жизни, израненный больше душой, чем телом.

Даже то, что с помощью волхвов и плотников сумел приспособить деревянную культяшку вместо ноги, уже ходил сам, не могло вернуть к той жизни, ради которой стоило топтать зеленый ряст. Нерастраченная сила рвалась из хилого тела, душа болела, искала боя, работы.

Однажды к нему зашел высокий хмурый старик. Огляделся, хмыкнул, завидев на стенах меч и щит, боевой топор, лук. Борис ежился, в бою готов сойтись с любым, но про этого верховного волхва рассказывали много нехорошего. Будто подземных упырей вызывает, грозу накличет и отгонит, по ночам ради забавы в волка перекидывается.

– Гляжу на тебя, – сказал волхв глухо, – мается твоя душа без дела… Мается?

– Мается, – подтвердил Борис нехотя.

– Добро. Если душа мается, значит – есть.

– А у кого не мается? – рискнул спросить Борис.

– У того ее нет, – ответил волхв просто. – С душой так… Либо она болит, либо… ее нет. Ты как раз сейчас уже готов.

– Для чего? – насторожился Борис.

– Для настоящей жизни, – ответил волхв просто.

– Я?

– Когда ты был здоров, – объяснил волхв терпеливо, – ты не был еще человеком. Ты был… дочеловеком. Что могучая плоть и обе здоровые ноги? У коня их четыре! У быка плоть еще мощнее, но он всего лишь бык. Ты становишься человеком! Твое бычье естество унижено молоньей Перуна, зато душа проснулась. А разве раньше она могла пробудиться?

Теперь трудиться Борису пришлось от зари до зари. Он падал от изнеможения, голова раскалывалась, но он вбивал в нее все новые и новые заклинания, обряды, тайные знания волхвов и впервые был счастлив, ибо перед его взором открывались невиданные миру бури, битвы, он видел, как сотрясаются основы бытия… Тут тоже можно было скакать на огненном коне, метать копье, сражать целые народы, и все это – не выходя из капища, откуда следили за ним суроволицые боги.