Предпоследний герой

– Му-уж? – удивленно протянула женщина – явно старая сплетница и интриганка. И с оттенком торжества добавила: – Анастасии в данный момент на службе нет.

– А где она? – помертвело спросил Арсений – в голове почему-то пронеслось самое страшное: «Она заболела!… серьезно!… Она в больнице!… Или заболел Николенька?»

– Анастасия сейчас в отпуске, – торжественно провозгласила телефонная дама.

– В отпуске?!

– Именно.

Чувствовалось, что на другом конце провода наслаждаются его незнанием.

– А вы… – плюнув на гордость, пробормотал Арсений. – Вы не знаете, где она?

– Молодой человек! – припечатала грымза. – Вы представляетесь мужем Анастасии – и не знаете, где она в данное время находится?!

«Ох, блин, – с досадой подумал Арсений, – сколько же я дал им там пищи для пересудов!… Сплетницы!…»

Но все равно спросил чертову перечницу:

– А давно Настя в отпуске?

– Несколько дней, – провозгласила дама. И преехидно добавила: – Если это вам поможет.

– Поможет, – буркнул Арсений и бросил трубку.

«Черт! Черт, черт, черт. В каком это таком Настька отпуске?! Никуда ведь она не собиралась!… Какой отпуск! Март на дворе!… В Сочи, что ли, поехала – нового мужа искать?! Да и в Сочи в марте тоже кайфа мало. Море холодное, шторма, дожди… Что за странный отпуск – в марте?!»

Эти мысли роем пронеслись у него в голове. А потом вдруг закралось противно тревожное: «Может, что-то с Николенькой?… Он заболел?… Тяжело? Лежит в больнице?… Она с ним?…»

И он машинально стал одеваться.

А ведь идти ему, в сущности, было некуда. И делать – нечего.

Его медцентр свое существование прекратил.

Прекратил – после многочисленных проверок горздравотдела, союзного Минздрава, горкома КПСС и даже прокуратуры.

К площади перед «Катран-медом» еще приходили по инерции больные – но натыкались на закрытые двери и объявление, что центр временно прерывает свою работу.

Насколько временно, не уточнялось.

Арсений подозревал, что – навсегда.

Ванька Тау ушел в отпуск и уехал в Одессу, а затем собирался в Крым.

Всех прочих сотрудников уволили.

Секретарь райкома партии, благоволивший к «Катран-меду» (и получавший за это десять процентов прибыли медцентра), даже не желал видеться с Арсением…

Одна только радость – денег у Арсения было полно.

Он мог позволить себе все что угодно. Например, пойти в любой ресторан. Или взять и напоить всех бывших коллег по «Советской промышленности». Или, к примеру, пригласить Милену проехаться в какое-нибудь хорошенькое местечко. Допустим, в Ленинград, или в Киев, или в комплекс для интуристов в Суздаль…

Он даже мог купить себе в «Национале» инвалютную путану.

Одна беда – ничего этого Арсению делать совершенно не хотелось. А при мысли о Милене вообще начиналось чувство, похожее на изжогу…

И вот очередное утро. Одиннадцать часов. Весь день впереди. А он – никому не нужен. И ему, в общем-то, тоже никто не нужен. Кроме…

…Арсений вдруг обнаружил: он надевает дубленку, и только тогда понял, куда он идет.

Он идет туда, где ему хотелось быть.

А хотелось ему – увидеть Настю. И сына.

«Пойду в Коленькин садик, – подумал он. – Мне никто с ним видеться не запрещал. Заберу его из сада, и мы пойдем в кафе-мороженое. А потом – в кино. В „Баррикады“, на мультики… А если его не водят в сад? Теща-гадина с ним сидит?… Вряд ли, конечно, – не такой она человек, чтобы внука нянчить… Но если Кольки в саду нет – тогда я поеду туда, к ним. Наверняка они сейчас гуляют на Патриках. Или, на худой конец, домой к ним заявлюсь, на Большую Бронную… Противно, конечно, с Ириной Егоровной видеться – но чего не сделаешь ради сына. И ради жены».

Когда Арсений уже натягивал ботинки, зазвонил телефон.

«Может, это Настя? – Мелькнуло радостное. – Узнала, что я ее разыскиваю – и сама позвонила?»

С замирающим сердцем он схватил трубку.

– Алло! – Выкрикнул нетерпеливо.

– Арсений? – Послышался скрипучий женский голос.

Сердце его замерло. Голос принадлежал не кому иному, как ненавистной теще, – матери Насти, бабушке Николеньки, – Ирине Егоровне Капитоновой.

Настя

Венеция. Март 1991 года

Утро в Венеции пахло иначе, чем в России.

Настя приоткрыла один глаз и принюхалась: солнце, сырость и свежие булочки. Так, наверно, пахнут свобода и счастье.

Она взглянула на часы: рань несусветная, половина восьмого. Повернуться, что ли, на другой бок и еще подремать? Кровать у нее роскошная, подушка мягкая, одеяло пушистое – все условия, чтоб дрыхнуть хоть до десяти. Но солнце уже рвется сквозь неплотные шторы, щекочет жаркими лучами, требует: «Просыпайся!»