Стервятник

…Издали ему показалось, что на обочине возле Вознесенской церкви стоит женщина в странном, немодном платье, но это оказался священник, самым обычным образом голосующий машине. Родион притормозил – сейчас он был умиротворен недавней победой и полон всеблагой любви к человечеству.

– Вы меня на Лебеденко не отвезете?

– Пожалуйста, батюшка, – сказал Родион, неизвестно чему улыбаясь. – Нешто ж мы не самаритяне?

Священник с некоторым сомнением присмотрелся к нему, даже крайне деликатно потянул носом воздух, но, не уловив запашка алкоголя, сел в машину, ловко подобрав рясу.

Какое-то время оба молчали. Родион верующим человеком никогда не был – конечно, как и положено интеллигенту, любил порассуждать о печальном упадке истинно православного духа во Святой Руси, знал, что к церкви положено относиться с неким экзальтированным трепетом, но все это была чистейшей воды теория, так ни во что конкретное и не вылившаяся. Года два назад Лика вдруг предложила ему обвенчаться в церкви, он воспринял неожиданную идею с энтузиазмом, решив, что это будет красиво и современно, но ей стало не до того, да и Родион особо не настаивал. Зойку они, конечно, не крестили, а сам он, как легко догадаться, был тоже некрещеным, твердокаменная бабушка Раскатникова скорее удавилась бы…

В общем, сейчас он испытывал что-то вроде легонького любопытства, словно столкнулся с негром или премьер-министром. Однако к этому чувству примешивалось и кое-что еще – имевшее вполне практический интерес…

Как же это у них называется? Ага…

– С вечерни, батюшка? – спросил он.

– С вечерни, – кивнул священник, чей возраст Родион, как ни приглядывался, не мог определить, борода мешала. – А вы не ходите?

– Не сподобился как-то… – произнес он, боясь обидеть экзотического пассажира какой-нибудь не такой фразочкой. Кто его знает, что считается обидным…

Ожидал чего-то вроде укора, но священник молчал, глядя вперед, – то ли устал, то ли не собирался вести религиозную пропаганду.

– Извините, а можно вас спросить…

– Да? – сказал священник так ободряюще-охотно, что Родион решился.

Тщательно подыскивая слова, сказал:

– Я о грехе… «Не убий», «Не укради» и так далее… Грех убить единоверца, это даже я знаю, атеист по жизни… А если – не единоверцы и вообще не христиане?

– Простите, я не понял немного…

– Я – не христианин, вообще неверующий, – сказал Родион. – Предположим, я убил такого же, как я, неверующего, взял вот и убил. Это грех? Перед Богом? Перед вашим Богом?

– Нет Бога «вашего» и «нашего», молодой человек. Господь един…

– Я понимаю, – сказал Родион, мучительно ища слова, словно пытался говорить на иностранном языке, которого почти не знал. – В принципе, я не об этом… В общем, это грех?

– Конечно, грех.

– А почему? Ни он, ни я в церковь не ходим и в Бога не верим. Значит, и его заповедей не нарушаем. Где же тут грех?

– В самом поступке. Жизнь дана не вами, а Богом, ему и решать, когда ее взять… Подождите. А человеческих законов вы, значит, в расчет не принимаете?

– Давайте для чистоты эксперимента считать, что не принимаю, – усмехнулся Родион.

– Вы боитесь Божьего наказания? Хоть и не верите, но для подстраховки боитесь? Или нет?

– Нет, – сказал Родион. – Мне просто интересно. Хочу знать, есть в этом случае грех или его нет. С вашей точки зрения.

– С моей точки зрения – безусловно, есть.

– Нет, но почему? – не без упрямства спросил Родион. – Мы же не христиане, я и т о т… Значит, на нас его законы и не распространяются.

– Скажите, а вы способны изнасиловать мусульманскую девочку лет семи? При условиях, когда власти не узнают? А перед их Аллахом у вас тем более не может быть страха…

– Да ну что вы! – сказал Родион в сердцах. – У меня у самого дочка…

– А не будь у вас дочки?

– Все равно не стал бы.

– Вот видите, – сказал священник. – Грех – это не запрет, установленный Богом или людьми. Это нечто, состояние или поступок, самой душою человеческой признаваемый за крайне отвратный, и потому пойти на него человек не может. А поскольку душа вложена в человека Господом, воздержание от греха есть акт принятия Господа…

– Туманно немного.

– Возможно, – согласился священник. – Немного устал, простите великодушно, день был тяжелым… Если попроще… Человек не должен грешить, потому что грехом сам себя ставит вне законов и установлений, неважно, Божеских или человеческих. Свобода воли для того и дана, чтобы каждый решил: погубит он душу или сохранит в чистоте. И страх перед грядущим наказанием здесь не должен становиться решающим мотивом…