Басилевс

Стоящий чуть сзади Зальмоксис изменился мало. Он был так же угрюм, нелюдим, сдержан и насторожен, как хищник, вышедший на ночную охоту. Только в его черной бороде появились кое-где седые клочки, будто комья подтаявшего снега на шкуре медведя-шатуна. Глубоко посаженные карие глаза Зальмоксиса пытливо ощупывали боспорскую знать, толпящуюся вдоль стен андрона, словно выискивая неведомого коварного врага, готового нанести удар в спину. Его взгляд был холоден, недоверчив и злобен. И только когда он останавливался на лице Савмака, стоящего неподалеку от трона, лицо самого удачливого и опытного военачальника царя Скилура смягчалось, теряя окаменелость черт, и в глазах мелькало выражение, отдаленно напоминающее сочувствие и даже приязнь.

Савмак стоял, как высеченный из скалы идол. Одет он был с подобающей случаю пышностью и даже изысканностью, но украшений на нем было мало, и только золотая гривна на шее указывала на его высокое положение при дворе. Юноша старательно избегал любопытных взглядов, особенно со стороны скифских военачальников и старейшин, тихо шушукавшихся между собой – нет ли подмены? Однако, даже неискушенный наблюдатель, стоило ему сравнить облики двух братьев по отцу, Палака и Савмака, мог бы поразиться их сходству. Та же стать, такие же волосы, серые глаза, скуластые смуглые лица, тонко очерченные носы и даже выражение лиц – немного напряженное, надменное и строгое. Только Савмак, пожалуй, был чуть повыше и покряжистей брата; да еще отличались руки: у Палака – узкая сухая ладонь с длинными пальцами, а у сына Сарии – короткопалая, широкая длань, разбитая рукоятью весла пиратского миопарона, узловатая и мозолистая.

– Великий царь скифов Скилур приветствует повелителя Боспора, – Палак отвесил учтивый поклон и продолжил: – Прими наш скромный дар в знак давней дружбы, – он еще раз поклонился, и старейшины положили у подножья трона сверток с дорогим оружием: фракийской махайрой, пучком дротиков с длинными подтоками, панцирем сирийской работы и чеканными эллинскими поножами; небольшой овальный щит, похоже, римский, с изображением Юпитера, один из знатных скифских воинов по обычаю вручил спирарху Гаттиону, как военачальнику самого высокого ранга из всех присутствовавших на приеме.

По тесно сгрудившимся знатным гражданам Боспора словно пробежала волна; кто-то в последних рядах даже тихо рассмеялся (впрочем, может царю это и послышалось). Но Перисад понял, что таилось за этими злобными шепотками: он никогда не отличался воинственностью и последний раз на поле брани был в незапамятные времена, еще неоперившимся птенцом. Понял и взъярился: никто из этих захребетников не смеет сказать ему, что он тогда праздновал труса! Но что было, то прошло, а ныне… ныне льющаяся кровь вызывала у него неприятие и отвращение.

Сгрудившиеся позади трона царские советники и вельможи тоже не остались равнодушными при виде скифских даров. Но их волнение несколько отличалось от злорадства других присутствующих – они пытались разгадать тайный смысл подношения. Что означали эти атрибуты бога войны Ареса – примирение или новые битвы? Советникам была хорошо известна склонность варваров к иносказаниям и таким вот дарам-загадкам.

– Я… благодарю царя царей скифов Скилура… за эти подарки… – Перисад говорил, запинаясь, все еще во власти гнева. – Желаю ему здравствовать многие лета. Пусть не оскудеют ваши поля, а кобылицы дают каждый год здоровый и быстроногий приплод.

Палак с натянутой улыбкой, больше похожей на оскал зверя, склонил голову согласно ритуалу подобных приемов и пропустил вперед Зальмоксиса, вручившего царю Боспора пергаментный свиток с личной печатью Скилура. Соправителя в этой ситуации больше всего злило и угнетало то, что он не ведал, о чем говорилось в тайном послании отца. Палак знал, что речь на переговорах пойдет о судьбе его пропавшего без вести брата Савмака, невесть каким образом очутившегося в Пантикапее, да еще в царском дворце. И решение должны принять старейшины. Это не значило, что Скилур перестал доверять сыну-соправителю. Просто древние законоуложения в мирное время ограничивали власть царя, и только на поле брани повелитель скифов был для воинов и богом, и владыкой.

На этом прием закончился. Теперь переговоры будут вести лишь избранные и за закрытыми дверями. Многие из присутствующих понимали, что решение давно принято Перисадом и осталось только добиться согласия скифов, но даже если оно могло быть высказано сегодня, все равно столь представительное посольство по неписанным законам древней дипломатии должно гостить по меньшей мере дней десять. Впрочем, истинную причину переговоров знали всего несколько самых доверенных советников царя Боспора. Остальные считали, что номады опять будут требовать увеличение размера фороса и выплаты долгов, и что их горе-царь, вместо того, чтобы дать хорошего пинка обнаглевшим варварам, будет изображать из себя рыночного менялу, торгуясь за каждый обол.