Изгой

Перед тцаром и советниками появились три чаши, а когда Ляна наклонилась, наливая вино, тцар мысленно поклялся всем богам, что для него нет выше счастья, чем прильнуть губами вот к этим нежно-белым полушариям груди, увенчанным... ох, увенчанным бутонами роз!

Они пили вино, оно испарялось в их горячих глотках раньше, чем достигало желудка. Ляна наблюдала за ними с улыбкой. Но когда тцар осушил чашу до дна, она сказала тем же ласковым голосом:

— Как видите, и вы не уйдете из моего дома голодными!

Так же спокойно, как и разделась, она взяла платье. Изигорн заикнулся:

— Да мы и не думали... Накинув платье, она кивнула:

— А теперь желаю вам доброй ночи. Спите хорошо, завтра у вас долгий путь.

Тцар поднялся из-за стола. Опьянения он не чувствовал, напротив — голова стала ясной. Во всем теле чувствовал легкость. Даже там, где совсем недавно горячая тяжесть переполняла чресла.

Рядом неуверенно хихикнул Тимис. Тцар покосил-ся в его сторону. Вид у Тимиса был смущеннее некуда. Изигорн вылезал из-за стола тоже обеспокоенный, лоб в морщинах, брови сошлись на переносице.

— Доброй ночи, — проговорил Зандарн с трудом. — Доброй ночи, хозяюшка... Спасибо за ужин. Мы никогда его не забудем.

— Да, — согласилась она. — Никогда.

С этими немножко странными словами она повернулась и вышла. Даже под грубой одеждой было видно, насколько она грациозна и красиво сложена.

Когда они трое вошли в комнату для гостей, Изигорн плотно притворил дверь, сказал шепотом:

— Не знаю, как вы, но у меня странное чувство... Тимис буркнул:

— Догадываюсь, о чем ты.

— Она что-то подмешала в вино, — сказал тцар с гневом. — Не стоило нам его пить!

Изигорн лег на ближайшее ложе, глаза уставились в низкий потолок. Брови его оставались сведенными в одну точку.

— Это хорошо бы, — проговорил он медленно. — Но что, если она избрала покровительницей Рожденную на Острове?

По комнате словно дунуло снежным ветром. Тцар поёжился, грузно опустился на ложе. Он сразу ощутил, что легкость ушла, а тело на самом деле все еще не пришло в себя после изнурительной скачки.

— Таких женщин уже нет, — сказал он неуверенно. — Рожденная на Острове сама страшно карает тех, кто нарушает ей верность!

Но голос дрогнул, в комнате становилось все холоднее. Богиня, чье имя страшились называть, сама девственница, берет под защиту молодых девушек и замужних женщин, которые дают у ее алтаря обет хранить верность своему жениху или мужу во время разлуки. Но она же карает страшно тех, кто этот обет по женской слабости нарушает. Потому все меньше остается тех, кто решается на такой обет...

— Что нам грозит? — спросил Тимис в страшном испуге.

После долгого страшного молчания Изигорн посмотрел на Тимиса злорадно и сказал уверенно:

— Великий тцар! Мы, твои верные советники, уже разделили твою судьбу. Дождемся утра! Действие зачарованного вина не длится долго. И мы узнаем все.

Ее дом они покинули рано утром. Изигорн настоял, чтобы по дороге зашли к гулящим девкам. Это, конечно, не квартал изигошей, но Тимис выложил три золотые монеты, целое состояние, и все девки старались изо всех сил. Но... напрасно.

А когда за городскими воротами садились на коней, Тимис с ужасом и омерзением обнаружил, что вдобавок ко всему он медленно превращается в кастрата. Рассвирепевший тцар еще ничего не обнаружил, и Тимис страшился и представить себе, что ждет его, неудачного советчика, когда тцар обнаружит превращение с ним самим.

Глава 32

На этот раз Россоха в башню Хакамы прибыл, когда в сторонке уже лежал дракон Беркута, паслись крылатые кони Боровика и Короеда, а возница Ковакко, кряхтя и матерясь, менял колесо на своей крытой тележке.

Россоха слез с коня уже почти привычно, не чувствуя особой усталости. Хотя путь за это время короче не стал, но постепенно начал привыкать жить без магии, находя даже в этом странное удовлетворение. Все еще сильный и все еще умелый с оружием, он снова с легкостью обламывал буянов в корчме или на улице, а та малая часть волшебных амулетов и колец, что все еще хранили магию, здорово скрашивает жизнь.

Он расседлал и пустил коня пастись, даже не стреножив, тот всякий раз прибегает на свист. Конь тут же унесся подальше, не любит присутствия множества муравьев. Башня Хакамы темная, зловещая без прежнего великолепия огней, призрачного света, хрустального магического купола, что надежно укрывал ее от всего непрошеного. Освещен только первый этаж...