Второе восстание Спартака

Частенько заглядывал он и в прожарку. Подолгу – впрочем, как и везде – он там не засиживался, но свой стакан кипятка выпивал, свой сухарь сгрызал, своей махорочкой угощался, взамен делился новостями и бежал дальше. Эдакая ходячая лагерная газета.

Последняя лагерная новость, принесенная на хвосте Кубиком, без преувеличения, повергла завсегдатаев вошебойки в столбнячное состояние.

Воры собрались на толковище. Откуда-то Кубику даже было известно, по какому поводу воры собрались на сходку и как это произошло. Произошло это неожиданно. Мойка в сопровождении двух своих корешей, которые всегда и везде за него мазу тянут, заявился в каптерку. Там помимо самого Марселя находилось немало блатных. И вот прилюдно Мойка объявляет следующее: ему известно, что смотрящий якшается с Кумом, и он за эти слова готов держать ответ. «Значит, готов? – побледнев от ярости, переспросил Марсель. – Тогда зови всех на толковище».

– Сейчас все воры собрались в угольном сарае, – закончил свой рассказ Кубик, прихлебывая из поднесенной ему кружки отвар из малиновых прутьев.

Какое-то время люди в вошебойке потрясенно молчали.

– Да-а, – протянул Голуб, по-крестьянски огладив лицо. – Это я вам, ребятушки, скажу... Мойка же не идиот. Если не сумеет доказать правоту, его там же, в сарае, и порвут. Не может он этого не понимать! Его кореша тут же отскочат от него, как от чумного. Да какое отскочат! Кореша первыми же и начнут его рвать, чтобы самих не порвали. Выходит, что? Выходит, у Мойки есть в кармане какие-то доказательства?

– Как он докажет? – сказал Юзек, откусив нить (он зашивал порванный на работах бушлат). – Не Кум же сам придет свидетелем!

– Не исключено, у Мойки имеется свидетель. – Похоже, в Голубе проснулся бывший следователь. – Допустим, кто-то видел, как Кум шепчется с Марселем...

– Да хоть бы так! Нам-то что? – Юзек бережно намотал остаток нити на самодельную шпульку. – Возьмет власть другой. На нас не отразится.

– Ты не понимаешь. Перемена власти – перемена порядков, – сказал Литовец. – Порядки на то и порядки, чтобы касаться всех.

– А кому доверили вести толковище, чего-нибудь знаешь? – спросил Спартак. Совершенно очевидно, что раз Марсель как бы обвиняемый, то в роли главного на толковище, то есть в роли судьи, он выступать никак не может.

– Понятно кому, – сказал Кубик, набивая самокрутку махрой из кисета Спартака. – Володе Ростовскому, больше некому. По его личности ни Мойка, ни Марсель возражений не кинут...

...Володя Ростовский сидел на перевернутой тачке, на которой завозят уголь в кочегарку. Позади него на куче угля валялись две штыковые лопаты и одна совковая. В эту же кучу был воткнут ломик, которым разбивают большие куски угля. Володя пошутил, отбросив ногой одну из лопат, что, возможно, шанцевый инструмент еще сегодня и пригодится, правда, вряд ли по прямому назначению.

Хоть в сарае было довольно прохладно, Володя сидел в расстегнутом до пупа бушлате. Справа на груди у него красовалась церковь с немалым числом куполов, а слева, чуть пониже соска, синел искусно выполненный, поражающий сходством с плакатными портретами профиль товарища Сталина.

Володе Ростовскому было немногим за полтинник, из них за решеткой он провел около тридцатника. Володю уважали за абсолютную невозмутимость. Невозмутимо он встречал новый этап, холод, голод, ужесточение режима и прочие напасти. И бритвой, невесть откуда появлявшейся у него в руке, невозмутимо перерезал горло какой-нибудь падле. В авторитете он ходил никак не в меньшем, чем Марсель, однако никого не удивляло, что лагерь доверен более молодому. Володя был типичным волком-одиночкой, он предпочитал ни с кем близко не сходиться, держался особняком, его мало волновали чужие дела и чужие жизни. И в «полководцы» Володя сам никогда не рвался. При этом воровской закон соблюдал неукоснительно, до буковки, до запятой, до полной въедливости – поэтому его и приглашали разбирать споры.

Наконец вернулись те, кого заслали гонцами в шестой отряд, и с ними блатные этого отряда. Теперь все были в сборе и можно было начинать.

– Ну чего, Мойка, давай! Твой выход, – Володя усмехнулся в усы. – Ты у нас сегодня, как я понимаю, прокурорствовать собираешься.

Мойка развинченной походкой вышел на середину сарая. Блатные, сидящие на досках, на кучах угля и на корточках у стен, проводили его взглядами исподлобья. Никого из них не грела радостным теплом назревающая свара между своими. Еще только этого недоставало до кучи!