Князь Рус

– Ребе, но что же мне делать?

– Мы не скифы, – сказал Соломон с печалью, – нам дорог каждый человек, каждое дыхание жизни. Мы и скифы – два разных образа жизни… и даже мысли. И нам нет места двоим на всем белом свете. У нас – разум, мудрость, у них – дурацкие клятвы! А клятвы… это страшная сила. Было два брата-близнеца, которых бросила мать, а затем вскормила своим молоком волчица, потерявшая волчат. Эти два брата любили друг друга, ибо не было больше людей, которых бы знали и не боялись. И когда они решили построить город, то начали, понятно, с постройки защитной городской стены. С утра до вечера носили камни, строили. Вдвоем! Когда стена поднялась им до пояса, старший брат, Ромул, обращаясь к небесам, провозгласил гордую клятву, что город, который они строят, затмит славой все существующие, что это будет Вечный Город и что всякий, кто осмелится перебраться через стену, будет немедленно убит!

– И что? – спросил Исайя, затаив дыхание. Он чувствовал напряжение в воздухе.

– А младший брат, такой же страстный строитель города, любил подшучивать как над собой, так и над суровым братом. Он засмеялся, заглушая гордую речь, и, дабы охладить пыл, сказал: «Рановато даешь клятву! Эту стену еще коза перепрыгнет…» И в доказательство перемахнул через стену.

Исайя задержал вдох, ощутил беду. Соломон покачал головой:

– Слово не воробей, клятва уже прозвучала… Ромул похолодел и, чтобы не дать себе опомниться и заколебаться, схватил меч и одним ударом снес брату голову. Потом сам едва не бросился на меч, так велико было его горе, но удержала та же клятва. Он ведь поклялся построить город, который затмит славой все существующие! И Ромул, погребя тело брата, которого любил больше себя, принялся за постройку стен уже один.

– Это Рим, да?

– Рим, конечно. Какой город называют Вечным? Такова сила клятв, которые дают мужчины.

Исайя перевел дыхание как можно незаметнее, с беспечностью улыбнулся:

– Мужчины-гои. Они рабы своих клятв. А мы – хозяева. Сами даем, сами берем обратно.

– Предлагаешь так поступить и со скифами?

– Как и любой сын Израиля, я не почувствую угрызений совести. Гои – не люди.

Соломон заметил негромко:

– Ты слишком часто повторяешь это.

– Правда? – удивился Исайя. – Но даже если так, то разве я не прав?

Соломон, уклонившись от ответа, заметил тем же негромким голосом:

– Ты отвечаешь слишком уверенно и громко. Так отвечают скифы. Сыны же Израиля всегда сомневаются… Не значит ли, сын мой, что ты все же сомневаешься в своей правоте?

– Я? – снова удивился Исайя.

– И стараешься задушить сомнения?

Исайя оскорбленно дернул плечом:

– Разве я не прав?

Соломон снова не ответил. Он вообще, как заметил Исайя, не любил прямые ответы. Он вообще не любил давать ответы. Чаще подталкивал к ним самих спрашивающих.

Багровое солнце зависло над краем леса. Рус погнал коня на холм, оттуда хорошо видны ворота града. С ним держались Бугай и Моряна. Буська вертелся поблизости, конь под ним был молодой, как сам Буська, и такой же юркий, непоседливый.

На стенах града народу было как воронья на дохлой корове. Доносился плач, стенания, горестные крики. Рус поморщился, иудеи совсем не знают достоинства. Мужчины должны быть невозмутимы в бедах и радостях, а женщины сдержанны. А эти орут и галдят, как стая галок, машут руками, воют.

– Они что-нибудь еще умеют, – брезгливо осведомился Рус, – или только реветь и стонать?

Бугай громыхнул:

– А не кажется… а не чудится, что им сейчас вроде бы не совсем до плясок?

– Все равно, – раздраженно бросил Рус. – По их рожам видно, что умеют петь только заупокойные песни.

Бугай еще победно ржал, когда ворота приоткрылись. В щель быстро выскользнул человек. Он оглянулся на заходящее солнце, со стен ему горестно закричали. Волна причитаний донеслась до Руса. Он покосился на спутников. Бугай перестал смеяться, Моряна нахмурила брови. Даже Буська что-то почуял, посерьезнел.

Человек заспешил от града. Солнце погрузилось наполовину, багровые лучи освещали его сбоку, и он казался наполовину залитым кровью.

– Пришел, – сказал Рус негромко, – чертов Сова! Просчитался… Да и я не лучше.

Бугай пустил коня навстречу. Рус угрюмо наблюдал, как иудея встретили на полдороге.

Бугай что-то спросил, иудей указал на вкопанный столб. Бугай развернулся в седле, на взмах его длани поспешили свободные воины. Иудея схватили, потащили к столбу.