Стоунхендж

Томас с завистью покосился на калику.

— Никогда не понять мне отшельников... Страшатся нарушить какой-либо ритуал, а на такую драку даже не повел глазом!

— Может быть, ему грешно?

— Смотреть?

— Смотреть и не вмешаться — это нехорошо. Так нас учили в детстве.

Томас с удивлением покосился на девушку.

— Вас что, тоже в пещерах учили? У нас в просвещенной Европе даже короли не умеют читать и писать.

— Просвещенной?

— Ну, верой просвещенной. Это важнее, чем уметь складывать закорючки в слова. А сэр калика... Я думаю, не просыпается нарочно. По твоим словам, ему надо быть на чьей-то стороне... А он, судя по всему, и сам не знает, кто и за что дерется.

Лунный свет падал на ее лицо. Глаза казались темными впадинами, кожа неестественно бледной. Вся она показалась рыцарю непривычно тонкой, совсем не той сильной и уверенной поляницей, какой видел ее всегда.

— Я вообще боюсь темноты, — призналась она вздрогнув.

— Такой, — ответил он искренно, — я тоже.

Из туч падали с ревом, скрежетом и в сполохах молний дракон и его противник, что начал расплываться туманом, исчезать... Уже едва заметной светящейся дымкой опустился за лесом, и вдруг там возникла темная мрачная гора, а на горе вырисовывался на все более светлеющем небе замок — с зубчатыми башнями, перекидными мостами, окруженный высокой стеной.

Дракон поднялся в воздух выше, кинулся на замок, как падающая лавина. Томас зажмурился и сжался в комок, когда дракон ударился грудью о замок. Земля затряслась, позже донесся густой гул, будто ударили в гигантский колокол. Томас видел, как дракон, будучи почти вровень с замком, перегнулся через стену, хватал страшной пастью башню.

Вдруг замок озарился светом, будто там лишь сейчас проснулись. Дракон яростно взревел, сшиб вторую башню, но свет слепил и жег, дракон ревел от боли и ярости.

Земля тряслась, воздух стал сухим и горячим. Томас смотрел на битву исполинов остановившимися глазами. Костер угасал, женщина бросила на багровые угли ветку. Томас опомнился, калика велел огонь поддерживать, швырнул остаток хвороста. Не занялось, женщина поспешно встала на четвереньки, дула на угли, смешно раздувая щеки. Багровый свет освещал ее лицо снизу, оно показалось Томасу чужим и страшноватым.

Костер наконец разгорелся, но рассвет явственно теснил тьму. Томас начал поглядывать на калику: будить, не будить? Заодно можно расспросить о странных противниках. Томас начал догадываться, почему калика спит. Дракон и волшебство могут драться всю ночь и весь день. Не лишать же себя сна или обеда.

Женщина решила за него: калика открыл от толчка один глаз, другой, сел, сладко потягиваясь.

— Черт-те что снится ночью.

— Да уж, — сказал рыцарь ядовито. Тяжелый удар потряс землю, подернутые серым пеплом угли подпрыгнули, запылали коротким ярким огнем. — Взгляни-ка туда.

Волхв почесался, зевнул, глаза были еще сонными.

— А, вот почему мерещилось всякое... Ты бы испек зайчика или хотя бы пару рябчиков. Дорога длинная!

Томас сказал обидчиво:

— Испечешь! Все зверье от страха попряталось под листья, дрожмя дрожит.

— Вот и бери голыми руками. А-а, ты ж умеешь только по-рыцарски, когда сотня загонщиков прямо на тебя выгонят оленя. Да еще и привяжут!

— Сэр калика, — сказал Томас дрожащим от негодования голосом, — я понимаю, что ты спал плохо, снилось что-то гадкое, но нехорошо все вымещать на мне!

— Нехорошо, — признал Олег сокрушенно. — Винюсь, сэр Томас. Как ты думаешь, если снится коза на веревке — к добру ли?

Томас указал пальцем через плечо, где противники метали друг в друга целые реки молний.

— Если такая коза, то явно к добру. К добру и радости. Подойди поближе, от радости запоешь и даже затанцуешь.

Калика достал из мешка краюху хлеба, разломил. На дракона и сверкающий замок даже не повел бровью. Глаза у него были грустные и усталые.

Из замка били непрерывные струи света. Дракон корчился, отступал, бросался сбоку, бил лапами, Его черные крылья полностью накрывали замок, но струи света прожигали рваные дыры, наконец крылья вовсе превратились в лохмотья. С отступлением ночи замок и дракон бледнели, а молнии становились все слабее. Гром уже не сотрясал землю, ревел измученно, как старый больной зверь.

Калика отряхнул крошки, сунул остатки хлеба в мешок и поднялся. Из-за виднокрая полыхнул яркий луч, поджег первое облачко. Оно заполыхало оранжевым огнем, озарило и землю. Замок стал вовсе призрачным, заколыхался, как утренний туман. Дракон рос, гигантские крылья отделились от грузного тела, поднялись выше и рассеялись в небе. Туловище дракона превратилось в клочья тумана, те унесло свежим ветерком.