Стоунхендж

— Теперь понятно, почему хозяин берет деньги вперед!

— Почему они все берут вперед, — согласился Олег. — В любой стране.

— Да помню, помню...

Они вышли на улицу, оставив за спиной крики и треск дерева. Воздух был свежий, с легким запахом свежего хлеба и конского навоза. Дома стояли по обе стороны мощеной улицы высокие, стены как на подбор из толстых бревен, окошки узкие, в решетках, а ставни из дубовой доски.

Томас внимательно рассматривал дома. Все та же Русь, но чем ближе к Северу, тем дома сумрачнее, не дома, а крепости. Даже заборы не от коз, как на дальнем юге, а от недобрых пришельцев со Степи. Это сейчас князь в дружбе с половцами, а завтра эти стены могут быть нужнее торгового союза.

— Значит, — решил он, — есть что беречь.

— Шкура каждому дорога, — согласился калика.

— Что шкура! Это тоже нуждается в охране.

Он похлопал себя по поясу. Вместо привычного звона, там висел мешочек с монетами, услышал хлопок по металлу. Переменился в лице, ухватил за концы веревочки. Срезаны чисто!

Калика покачал головой.

— А все в драку рвался!

— Неужто они и драку затеяли, — спросил Томас горестно, — чтобы деньги спереть?

Яра сказала ядовито:

— Не только. И крестовые походы для того придуманы!

Томас хотел ответить резкостью, но чувство вины пересилило: у него срезали, не у калики или Яры. Как еще чаша уцелела, могли и ее...Уж больно он на драку засмотрелся. Так девка смотрит на новые наряды.

Понурые, пошли вдоль улицы, заглядывая через высокие заборы, завистливо провожая лотошников с горками свежевыпеченных пирогов. Вроде бы только поели, но когда оказались без денег, сразу снова захотелось есть.

Навстречу бежал голопузый ребенок, ревел во всю мочь, размазывал кулачками слезы. Томас остановился, погладил его по головке.

— Откуда такое горе? Неужто и у тебя кошелек срезали?

— Не-а! — ответил ребенок, заливаясь горькими слезами. — Моя мама такая злая! У нашей кошечки появились шестеро котят, так она их всех утопила!

— Бедные, — посочувствовал Томас. — А ты их хотел всех оставить?

— Я сам хотел их утопить!

Яра скорчила гримаску, Томас отдернул руку, а калика сказал с волчьей усмешкой:

— Город как город, а люди как люди. Не пропадем, что-то да придумаем.

Томас прислушался.

— О чем кричит этот человек?

Внизу по улице ехали двое. Оба в дорогих одеждах, на баских конях, чванливые, с красными мордами. Один отдыхал, переводил дыхание, второй кричал, надсаживаясь и выгибая грудь, как петух:

— Жители и гости славного града Гороховца! Достославный князь Доброслав кличет вас к себе на пир. Приходите знатные и незнатные, богатые и бедные, сильные и слабые! Никто не будет забыт, никто не обижен...

Они свернули за угол, голоса затихли. Потом слышно было, как закричал второй, слова призыва были те же.

— Имеющий ухи да слышит, — буркнул Олег.

— Гм... У нас король созывает на пир только самых знатных из наиболее благородных.

Яра лицемерно вздохнула.

— Правильно... Когда самим есть нечего, чего всяких звать?

Томас вспыхнул, рука дернулась к мечу. Мгновение глазами пожирал женщину, резко повернулся к Олегу.

— Ты думаешь, надо пойти?

— А как ты думаешь?

— Мы на землях твоей Руси, ты лучше знаешь порядки.

— Да? А я уж думал, что воин Христа везде все знает и обо всем берется судить и рубить с плеча. Что ж, на дармовщину и уксус сладкий. Пойдем, попируем. Ежели взашей не попрут.

Глава 5

Пиры, объяснял Олег английскому рыцарю, длятся по неделе, а то и дольше. На них съезжаются бояре, посадники и старейшины, как свои, так и из других городов. И, конечно же, сходятся свои старшие дружинники и знатные люди. Знатные — значит прославившиеся чем-то хорошим, а вовсе не по знатности предков. Для князя важнее иметь под рукой умного изгоя, которому можно довериться, чем дурака боярина, который талдычит о знатности рода да норовит занять место поближе к престолу.

Каждый двор был обязан поставлять на княжеский пир поросенка или окорок, хмельной мед, битую птицу.

Томас спросил озадаченно:

— А какой сегодня день?

— Пятница.

— Не может быть, — не поверил Томас. — Это я думаю, что пятница, но я считаю по-человечески, а по-росски должно быть все иначе.

— Почему?

— А по средам и пятницам нельзя есть скоромное.

— Что-что?

— Мясное, — объяснил Томас громко, как глухому. — Церковь запрещает!