Трое и боги

Мрак с беспокойством смотрел на блистающий край:

– Слушай, а как же Тарх?

– Сам видишь. Дурню любая беда по колено.

– Потому что дурень?

– Или потому, что ему по дурости все одно – богиня, простая девка. Ты ж помнишь, как он с легкостью взял Меч?

Послышались торопливые шаги. Над краем показались ноги в стоптанных сапогах. Подошва на одном отошла, выглядывал грязный палец. Таргитай тяжело слез, в руках держал Посох и секиру в путанице широких ремней. Из-за плеча выглядывала золотая рукоять Меча.

– Пойдем? – сказал он вопросительно. – Эх, если бы ты мог как-то затащить нас наверх волшбой…

Он первым протискивался в щели, карабкался, как муравей, по отвесным стенам. Пальцы сами находили выступы, ямки – так привык лезть и лезть наверх, а Мрак и Олег спешили следом, подозрительно посматривали, переглядывались.

– Ну, – буркнул Мрак раздраженно, – что ты буравишь ему спину глазами? Говори. Мне тоже не все ясно.

Олег приглушил голос:

– Он толстокожий? Или что-то еще?

– А что еще?

– Он даже не очень-то заметил, что это богиня. И что у нее сил поболе, чем у всех людей на свете.

– Ну, он не очень-то обратил внимание и на мощь другой… А та намного сильнее этой женщины-цветка.

– Дана могла снизойти. Как ты, к примеру, поигрался бы с котенком. Но Тарх Лелю обругал и пихнул так, что бедная едва не упала!

– Ну, – ответил Мрак с неуверенностью в голосе, – Леля могла и не дать сдачи. Она ж богиня любви и красоты. Ей быть драчливой не к лицу… Хотя я, честно говоря, не понимаю, как не врезать в ответ, когда можно.

– Зато я понимаю, как можно жить и не давать сдачи… Но с Таргитаем все равно не все ясно.

Таргитай карабкался уже в сотне саженей – злой, сосредоточенный, непривычно собранный. Широкие ремни опоясывали спину крест-накрест, Меч как прилип, золотистая рукоять загадочно поблескивала.

– Да ладно, – сказал Мрак. – Грех обижать того, кого обидели боги.

Оборотня уже пошатывало, он хрипел, все чаще промахивался, хватаясь за выступы. От него несло, как от коня, крепким потом, крупные мутные капли падали на Олега.

Чистоплотный волхв раздраженно пытался обогнать оборотня, но колени подламывались, ноги распухли и стали как чугунные.

Таргитай из ведущего быстро оказался ведомым. Тащился, как коза на веревке, поскуливал. Его задора, как давно заметил Олег, хватало ненадолго. Мрак же всегда сперва возражал, высмеивал, но, ступив на тропу, уже не сходил. А вот он, волхв, замечая за другими многое, в себе так и не разобрался. Слишком многое стряслось за лето. Когда-нибудь, когда все это кончится, то, если уцелеет мир, он забьется куда-нибудь в нору, где никто не найдет и не помешает, и будет размышлять, думать, мыслить…

Мрак впереди остановился, вскинул руку. Олег уже раскрыл было рот: оборотню если не напомнить о привале, то сам падет и других уморит. Едва дышат, соринка свалится на плечи – хребет хряснет, не до встреч…

В двух десятках шагов в неширокой впадине, через которую шла их дорога, у костра сидели звероватые гиганты. В звериных шкурах, лохматые, с всклокоченными бородами. По кругу ходил исполинский рог, наполняли из огромного кувшина. Костер горел яро, угольки щелкали и разлетались шипящими искрами. На замерших людей лишь один повел бровью, тут же отвернулся и припал к рогу.

Таргитай и Олег замерли, вид гигантов был страшноват, а Мрак отдышался и сказал громко:

– Исполать вам, люди… гм, боги добрые. Не подскажете, как побыстрее добраться на самый верх?

Таргитай за их спинами жалобно проблеял:

– А то и подсобили бы или как…

Гиганты ели, прикладывались к рогу. Наконец один, огромный и массивный, как копна, сказал с презрением, все еще не замечая мелких людишек:

– Те, кто пасет стада, – не мужчины, а слабые бабы. Настоящие… Да, настоящие остались в диких лесах. Они живут, как и должны жить люди, – охотой! Догнать зверя на бегу, свалить наземь и хватить ножом по горлу, а то и самому зубами – разве не по-мужски? Припасть алчущим ртом к ране, откуда хлещет горячая кровь! Бера давили голыми руками, рыбу хватали без острог и сетей!

Гиганты мерно кивали. Один возразил:

– Но ты, говорят, начинаешь покровительствовать и тем, кто гоняет стада по Степи?

Гигант нехотя двинул могучими плечами:

– Я ж говорю: мельчает народ. Уже мало осталось народов, которые живут только благородной охотой. То один, то другой от лени да страха за день завтрашний… ну да, от страха, не сразу бьют зверя, а держат в загонах. Кто день-два, кто дольше. Сперва я отказывался от таких, потом… ладно, они ж все-таки при зверье!