Форсаж

Она глазами подозвала барменшу, блондинку с немереным количеством колец в каждом ухе, и попросила разменять ей деньги. Барменша вернулась с горстью четвертаков.

– Вы действительно принимаете на работу? – спросила Кристина.

Барменша кивнула:

– Мы вчера потеряли двух девушек.

– Я хотела бы наняться.

– Позову менеджера, когда ты освободишься. Кристина еще раз позвонила матери и, когда голос на автоответчике умолк, сказала:

– Ма, это я. Пыталась до тебя дозвониться, но сообщения не оставила. У меня большие перемены. Я на воле. Меня отпустили. – Почему-то захотелось плакать. – Расскажу все подробно, когда до тебя дозвонюсь. Просто хочу сказать, что ужасно по тебе скучаю, ма. Все время о тебе думаю.

Когда она повесила трубку, из створчатых дверей кухни, вытирая руку о тряпку, вышла менеджер во влажной от жара печи блузке и с усталыми глазами.

– Ты когда-нибудь работала официанткой? – спросила она.

Кристина кивнула:

– На севере штата.

Женщина посмотрела на нее скептически.

– А где на севере?

– В часе езды от города, в большом ресторане. Менеджер наблюдала, как помощник официанта вытирает стол.

– Как он назывался?

– «У Депа».

– А барменом можешь работать?

Обычно все отвечали утвердительно в надежде получать побольше чаевых и воровать деньги из кассы.

– Нет, – ответила Кристина.

– Лед, – бросила женщина одному из помощников. Она повернулась к Кристине: – Складываешь хорошо?

– Испытайте меня.

Менеджер стала записывать ряд чисел.

– Нет, просто назовите несколько. Женщина вытащила уже заполненный бланк заказа.

– Просто назвать? Шесть; два, семьдесят пять; четыре, семьдесят пять и три, семьдесят пять.

Глаза Кристины расфокусировались; она увидела цифры в колонке, включая итог. (Эту способность обнаружил в ней отец, когда девочке было семь лет)

– С налогами на продажу будет восемнадцать, семьдесят два.

Женщина нахмурилась, подумав, что Кристине удалось прочесть счет, который она держала в руке.

– Шесть, сорок; восемь, восемьдесят; два раза по одному и три, пятнадцать.

– О'кей, с налогами двадцать два, ноль восемь. Менеджер посмотрела на нее, не в силах скрыть удивление…

– Я знала девушек, которые могли запомнить все налоги, но чтоб так складывать…

– Мне всегда нравились числа. Я унаследовала это от отца.

– Хорошо. – Менеджер наблюдала, как официантки заправляют кофейную машину «Бунн-о-Матик». – Замешана в воровстве, употребляешь наркотики?

– Нет.

– Была арестована? Проблемы с психикой?

– Нет.

Менеджер вгляделась в лицо Кристины и нашла ее не слишком, симпатичной.

– Ладно, испытательный срок три дня. Если будешь работать хорошо, можешь остаться. Теперь назови свое имя, чтобы внести его в расписание.

– Мелисса, – ответила Кристина. – Мелисса Вильямс.

– Чаевые делятся каждую смену. Зарплату выдаем по пятницам, – сказала менеджер. – Понятно?

– Все ясно. – Она будет подписывать чеки фальшивым именем, а затем получать по ним наличные в одной из лавочек, где занимаются обналичкой.

– Ты приступишь завтра, Мелисса. Твоя смена начинается в ланч. Посмотрим, как ты справишься.

Ей по-прежнему были нужны деньги – пять сотен, позаимствованные у того хорошенького мальчика, быстро исчезали. «Секонд-хенд» открывался только в полдень, она надеялась, что владельцу понравятся рубашки, которые она своровала. Пять-шесть смен в «Джим-Джеке», немного свежих овощей и пара книжек из «Стренда» каждую неделю – что ж, ей вполне удастся выжить. Я должна затаиться, говорила она себе. Стать девушкой без имени. Если за мной следят, то увидят, что я едва свожу концы с концами. Жилье у меня дешевое, одежда дешевая, работа дешевая и мои мужчины, скорее всего, будут дешевыми. Она тенью скользила домой мимо скопления уличных торговцев благовониями, таксистов-пакистанцев, собравшихся на Бонд-стрит для перекура, черных парней, торговавших записями с танцевальной музыкой, юных лесбиянок, выставлявших напоказ мужское нижнее белье, и прочих психопатов, говорящих сами с собой, безработных, которые никогда не работали и не собирались этого делать.

Вставляя ключ в замочную скважину двери своего голубого многоквартирного дома, Кристина думала о бренности жизни. О том, что тысячи людей ходили по тем же лестницам, возможно, сотни перебывали в ее комнате и несколько дюжин спали в ее кровати. Разговаривали и мечтали, вспоминали и забывали. Когда она умрет, другие люди станут носить обувь, которую она могла бы носить, грызть яблоко, которое она могла бы грызть. И не важно, что она сидела в тюрьме, что ее мать была никудышной матерью, которую она все равно любит, или что Рик почему-то избежал срока, все это совершенно не важно для той Высшей силы, что определяет ее порцию будущего земного счастья.