Последний герой

Но все равно на вора в законе он так и не потянул.

Выйдя на свободу, Малеванный дал себе зарок больше не попадаться. В зоне, среди бандитов и воров разных мастей, имеющих пудовые кулаки и качающих права по любому поводу и без, делать ему было нечего.

Конечно, клятва была в общем-то наивной, но для Павлухи она стала жизненным ориентиром. Он никогда не рисковал понапрасну, а поскольку Шепот и впрямь обучил его всему, что умел сам, Малеванный вскоре стал одним из самых удачливых и авторитетных карманных воров.

Его возвышению в среде «коллег» способствовало и то, что Малеванный умел себя подать, притом ненавязчиво и с умом. Имей он другую профессию (чисто гражданскую), быть бы ему депутатом какой-нибудь думы – язык у Малеванного работал как помело, а речь, когда ему этого хотелось, получалась гладкой и складной.

Короче говоря, Малеванный умел навешать лапши на уши, да так, что она казалась его благодарным слушателям просто манной небесной…

Его взяли, как самого дешевого и неумелого фраера. Немолодой иностранец с тугим лопатником^[2] в заднем кармане брюк, который глазел по сторонам с наивностью ребенка, показался ему настолько легкой добычей, что Малеванный даже не стал его «водить» – то есть какое-то время наблюдать за ним, чтобы определить его реакции на внешние раздражители и степень настороженности, присущей почти всем городским жителям в толпе.

В этот день Малеванный работал один. У него были два напарника – в шутку он называл их Клёпа и Степа, – но Малеванный брал их с собой нечасто. Скажем так – из милости. Ни первый, ни второй звезд с неба не хватали, а потому помощь от них в работе была минимальной.

Малеванный был достаточно профессионален, чтобы чистить карманы граждан в одиночку. В этом деле Павлуха был настоящим артистом – приемы Шепота он не только изучил, но и усовершенствовал.

К тому же Малеванный был жаден до денег и ни с кем не хотел делиться. Он даже на общак – воровскую кассу взаимопомощи – отчислял деньги со скрипом.

Лопатник, как и предполагал Малеванный, он вынул быстро и лихо; турист даже не дернулся и продолжал блаженно улыбаться, глядя на недавно отреставрированную церковь.

Отработанным движением молниеносно сунув портмоне в свой карман, вор поторопился укрыться в ближайшей подворотне, чтобы изъять деньги и избавиться от главной улики – тисненых кожаных корочек.

И только тогда, когда вор вынул из кармана портмоне, он наконец заметил, что от него тянется на улицу тонкая, но прочная леска. Малеванный обомлел. Он все понял – сразу и бесповоротно. Его подловили на «живца»!

Малеванный настолько испугался, что на мгновение остолбенел. А когда собрался с мыслями, что-либо предпринимать было поздно – к нему подошли двое ехидно ухмыляющихся парней бандитского вида, и в руках одного из них был поводок, прикрепленный к портмоне…

Всю дорогу к острову – по крайней мере, тот отрезок времени, когда он пришел в себя, – Малеванный страдал и злобился. Он не мог простить себе, что его так элементарно надули. И с ужасом думал, как будут ржать и издеваться над ним «деловые», когда до них дойдет слух, на чем прокололся дока Малеванный.

Он понимал, что всероссийская «слава» лоха ушастого ему обеспечена на долгие времена, если не навсегда…

Глава 12

Огромный малиновый диск солнца постепенно погружался в удивительно тихий и спокойный океан. Всех шестерых отшельников – вернее, пятерых: Кроша по-прежнему была ко всему безразлична – как-то тихо, исподволь, спеленала вечерняя нега. Они молча сидели на песке и неотрывно глядели на светило, словно ждали какого-то очень важного для них знака или знамения.

Жара пошла на убыль. Тихий ветерок ласкал лица «новых робинзонов», услаждая обоняние гаммой приятных и одновременно незнакомых запахов. Вода в бухте превратилась в темное колдовское зеркало, не отражающее, а показывающее фантастические, малопонятные картины – возможно, будущее невольных отшельников.

Все вокруг застыло, затаилось. Неподвижные человеческие фигуры на желтом песке со стороны казались древними реликтами, впаянными в светлый янтарь. Полутона исчезли, и резкие контрастные мазки вечерней палитры, в которой преобладали темно-зеленые, охристо-желтые и красные тона, стали удивительно похожи на полотно кисти Ван Гога.

Но людям было не до природных красот и художественных изысков. Мысль, с которой они глядели на закатное небо, постепенно сформировалась в чувство пока еще до конца не осознанной боязни перед первой ночью на необитаемом острове.

---

2 Лопатник – портмоне (жарг.).