Главный бой

Амира метнулась к ней, прижалась, всхлипывала. Горячие слезы таким ручьем побежали по ее лицу, что рубашка на груди Леси вся промокла, отсырела. И хотя ночью пальцы сжимались от желания ухватить это тонкое горлышко и удавить заразу, сейчас поймала себя на том, что гладит по голове вздрагивающую от рыданий дурочку, что-то говорит, успокаивая.

— Он не только женой, — говорила Амира, всхлипывая горько, — он даже наложницей меня не хочет.

— Ну-ну, — сказала Леся, в ней боролись облегчение и жалость, — ты преувеличиваешь…

— Это правда!

— Он просто устал.

— Я смогла бы умащить его могучее тело целебными мазями, я сохранила флакон! Я могу разогнать кровь по усталым членам искусным массажем. Я могу… заинтересовать мужчину, даже если он будет на смертном одре! Но почему этот герой… Скажи, ты ведь, как его старшая жена, знаешь какие-то его секреты? Особенности? Поделись со мной!.. Я всегда буду тебе верной и послушной…

Леся прижала ее к груди, такую маленькую и хрупкую, какая из нее невеста, она же ребенок, хоть уже и назначенный в жены.

— Все образуется, — услышала она свои слова. — Все образуется.

— Что? Что образуется?..

— Все, — повторила Леся. Горечь была в ее словах, но эту горечь слышала только она сама. — Не спеши.

— А что с ним?

— Просто не спеши.

Добрыня набросил попону на конскую спину. Снежок, хитря, надул брюхо, Добрыня сделал вид, что поверил, затянул ремни, а потом неожиданно ткнул кулаком в толстое пузо. Снежок от неожиданности выпустил воздух, а пальцы Добрыни быстренько дотянули ремни. Седло на месте, теперь взнуздать…

Он ощутил присутствие Амиры раньше, чем под ее легкой ступней согнулась травинка или донесся легкий аромат ее тела. Что-то светлое и нежное коснулось его души, он на миг замер, но все тот же холод в сердце, все та же тающая неделя в душе…

— Мой великий господин, — донесся сзади робкий голосок, — ты позволишь мне, твоей рабе, недостойной быть даже наложницей, что-то сделать для тебя?

Ее напухшие губы дрожали, а в широко распахнутых глазах блестели озера чистейшей небесной влаги. Она смотрела преданно и беспомощно, а он почувствовал себя так, словно ни за что ударил доверившегося ему ребенка.

— Да что ты… — вырвалось у него, минуя железную волю. — Что ты речешь, царская дочь?

— Мой господин…

— Не называй меня господином, — прервал он. Увидев, как она отпрянула, в глазах страх, опять не так поняла, дурочка, сказал торопливо: — Да жена ты мне, жена!.. Вот с этого момента и считай себя моей женой. Без всяких обрядов и волхвов.

Прикусил язык, но слово не воробей, а это существо так просияло, что свет озарил всю поляну. Чистые, как лесные озера, глаза взглянули ему прямо в душу. Прижала крохотные кулачки к груди, голосок дрожащий и прерывающийся:

— Это правда, мой господин?.. Я боюсь поверить!.. Ты не пошутил?

Злой на себя настолько, что разорвал бы на клочья ляпнувшего такое дурака, он вскочил на коня, не касаясь стремени. Снежка качнуло, сердито фыркнул, переступил с ноги на ногу, удерживая равновесие.

— Сама не передумай, — бросил он. — Вы тут… с Лесей пока посмотрите за костром, я сейчас вернусь. Что-то мне вон та горка не ндравится. Неспроста такое в лесу!

Глава 14

Амира, едва не теряя сознание от счастья, припорхала к костру. Леся сидела сгорбленная, похожая на сердитую ворону. Пальцы ее бесцельно двигали прутиком. Угли послушно переворачивались, оттуда стреляло крохотными багровыми искорками.

— Я боюсь поверить, — сказала она хмуро, — просто боюсь поверить…

— Что? — прощебетала Амира.

Леся не заметила ее сияющее лицо, глаза ее уставились в багровую россыпь. Брови грозно сошлись на переносице.

— С Добрыней что-то происходит.

— Ты что-то знаешь? — спросила Амира все еще щебечущим голоском.

Леся покосилась на нее недовольно, снова уставилась в багровый мир. Искорки метались, как люди в горящем городе, там рушились кровли, блистало оружие, скакали огненные кони…

— Боюсь поверить, — повторила Леся. — Глупость пришла в голову… да никак не отвяжется.

— Что?

— Глупость, — сердито сказала Леся. — Дурость!.. Из леса я, поняла?.. Не ученая, как Добрыня. Чую, а сказать не могу.

— Как собака? — наивно спросила Амира.

— Как собака, — согласилась Леся. — Как она самая. Он ведет себя так… будто старается поскорее погибнуть. Я сама бы плюнула в глаза тому, кто скажет такое, но… я слышала, что он рассудочен и холоден, опытный воин… мог бы, спасая тебя, биться осмотрительнее, не очертя голову в схватку… Когда ехали к тебе, он перешел мост, доверяясь чутью, а какое чутье у мужчины?.. Я видела, как он съел неведомый гриб на авось, а ведь это тот самый Добрыня, которого великий князь посылал в заморские страны охмурять тамошних королей и дурить их мудрецов! Понимаешь, это тот самый Добрыня, который ничего не делал раньше, чем трижды не проверит своим острым умом! Да нет, это дурь… Померещилось. Забудь, забудь эту дурость.