Осколки великой мечты

Зойка расхохоталась:

– Сходи, если не лень. Только врач тебе назначит то же, что и я, – прогулки да фрукты.

Вера поверила и успокоилась. Но в феврале тоже ничего не произошло.

– Дисфункция затянулась, – авторитетно сказала Зойка.

– А если нет? – тревожилась Вера.

– Тебя тошнит? Голова кружится? Жор напал?

– Нет, не тошнит. А жор у меня всегда…

– Ну и расслабься.

Но Вера больше расслабляться не могла и отправилась к институтской врачихе.

– Да тебе, девочка, скоро уже в академку! – весело сказала пожилая гинекологиня.

…Так не бывает. Это исключено. Невозможно, чтобы все сваливалось на нее одну.

– Вы? Вы уверены? – пролепетала она.

Врачиха предложила спокойно:

– Не веришь – могу на ультразвук направить. Только там очередь как раз к родам подойдет.

– Но как же так?! Меня совсем не тошнит, не болит ничего!

– Радуйся, дурочка, – беременность хорошо протекает.

– Запишите меня на аборт, – хладнокровно сказала Вера.

Она успела заметить гневное недоумение в глазах врача. «Сейчас мораль начнется», – испугалась Вера. Но морали не последовало. Докторша просто пожала плечами:

– Поздно. Четыре месяца. О чем ты раньше-то думала?

– О том, что не может такого быть! У меня пятый день всего был!

– Бывает, и на третий залетают… Отец есть у ребенка? – поинтересовалась врачиха.

– Отец в армии, мы не расписаны. Стипендия пятьдесят, родителей нет, еще двадцать присылает бабушка, – в телеграфном стиле выдала Вера.

– Значит, сообщай отцу. И его родителям – пусть помогают. Аборт на таком сроке тебе ни один врач не сделает. И к бабкам идти не советую. Таз у тебя узкий, угробят…

Вера вышла из кабинета, упала на коридорный диванчик. Что ей делать? Рыдать? Биться головой об стену – чтобы забрали в психушку, накололи всякой дрянью и дали возможность наконец-то забыться и забыть обо всем? Лежать в горячей ванне, чтобы случился выкидыш? Интересно только, где она ванну найдет… Говорят еще, можно таскать тяжести… Зойка, наверно, и другие способы знает.

Вера прислушалась к себе. На секунду ей показалось, что малыш, прятавшийся внутри ее, возмущенно топнул крохотной ножкой. «Глупости! Шевелиться ему пока рано! – одернула себя Вероника. – Он еще не человек, просто плод. Набор химических элементов». Хорошо, пускай плод. Плод, который можно легко уничтожить. От которого можно легко и без угрызений совести избавиться.

Какие слова-то нехорошие: «уничтожить»… «избавиться»…

Вера задумалась: что бы ей сказали родители? Если б она пришла к ним, повинилась? Она ярко, как будто стояла рядом, представила возмущенное лицо мамы и встревоженное – папы. Пропустила мимо ушей естественные гневные слова. И поняла, четко и ясно, ЧТО бы решили родители: пусть остается. Выживем. Прокормим.

Может, и правда, не надо? Не надо – избавляться? Васька же сам сказал назвать ЕГО Васькой. ОН, наверно, уже скоро шевелиться начнет…

Но боже мой, как же это не вовремя! Она же только начинает жить! Ей восемнадцать лет. Второй курс… Да и Васька, отец ребенка, в общем-то, не тот человек, с кем бы она хотела прожить всю жизнь…

Вероника была ужасно расстроена. Но опустошенности, раздавленности, нежелания жить в себе не замечала. Ее обуревала только злость. На несправедливую жизнь и на себя, дуру из дур. И еще – из глубины души рвался азарт. Пока еще робкий, но самый настоящий азарт. А вдруг… вдруг она справится? Выживет – назло всем? Победит? И в сорок лет, когда она станет преуспевающей и богатой дамой (а в этом Вера почти не сомневалась), ее сыну будет уже двадцать два… А из Васьки, наверно, все-таки получится неплохой папаша…

15 февраля 1988 года.

Здравствуй, Васенька!

Пишу тебе на лекции по физике. Сижу на первой парте с серьезным видом. Доцент Караваев, дурак, думает, что я записываю за ним. А на самом деле мне Зойка под копирку лекцию кропает.

У нас все по-старому. В этом семестре я в долгах как в шелках – не сдала два коллоквиума и курсовую. В общаге не топят, а на улице еще мороз, снег лежит. В комнате чертова померзень, спим в шерстяных носках и свитерах.

Как тебе служится? Где ты? В каких краях? Я понимаю, что это, может, военная тайна, но хоть напиши, что там за природа… Погода какая?

Вера резко отбросила ручку. Она громко цокнула по линолеуму в притихшей аудитории. Доцент Караваев на секунду отвлекся от лекции и пронзил ее своим лазерным взглядом. Но ничего не сказал, вернулся к формулам. А Вера обхватила руками голову, спрятала лицо в ладонях. Почему же так сложно написать, что случилось? Пишутся какие-то благоглупости – природа, погода, лекции…