Осколки великой мечты

– Давай, подруга. Засиделась я у тебя. Мне еще в типографию, потом на склад…

– Подожди, – заторопилась Вера, – Скажи, а как же ты в институте… успеваешь?

– А чего там институт! Теперь у нас свободное посещение – а за сто рублей тебе любой профессор любую оценку выставит. Хочешь пятерку, а хочешь – шестерку…

…Вероника восстановилась в вузе. Чужой курс. Опять, будто и не уезжала: аудитории, лекции, конспекты. Розовощекие, жизнерадостные новые однокурсники. Вера была старше их всего-то на год, а казалось – на целую жизнь.

Лекции стали скучнее прежнего. Зачем, спрашивала себя Вера, нужны ей триггеры, тиристоры и мультивибраторы? Проучиться еще три года – чтобы пойти мастером на секретный радиозавод? Вон все вокруг только и кричат о конверсии. Будет она не умные компьютеры создавать, а чайники какие-нибудь паять… И потом: еще три года учиться – чтобы получать в итоге сто пятьдесят рублей в месяц? Зойка вон – и другие кооператоры – заколачивают такую сумму чуть не за час…

А ей, Вере, первый месяц учебы уже обошелся более чем в двести рублей: квартира, питание, нянюшка для Василька… (За Васильком согласилась смотреть в те часы, пока Вера в институте, Антонина Елисеевна, моложавая строгая бабуля.) Такими темпами ей даже на год не хватит ни стипендии, ни остатка от родительских «похоронных»…

Конец этим печальным мыслям положила Зоя.

Однажды она встретила Веронику в институте.

– Я долго не появлялась – не до того было. А сейчас ты мне нужна, – сказала она безапелляционно.

– Что надо делать? – только и спросила Вероника. Она ждала этого разговора.

– Будешь у меня на складе работать, – в телеграфном стиле выдала Зойка. – Твои обязанности. Первое. Выдавать книжки на реализацию. Второе. Собирать «капусту» за проданное. Третье. Вести учет и контроль. Как там говаривал Ленин? «Капитализм есть учет и контроль», верно?.. Вот и будешь писать: столько-то денег получено, столько-то книжек роздано. Ничего хитрого. Платить я тебе буду сто пятьдесят.

– В месяц?

– В день, дурында!.. Но учти: работа от рассвета до заката. И без выходных. Так что, как ты там с Васильком будешь, решай сама. Мне некогда… И с институтом свои проблемы сама утрясай…

…Как же Вера волновалась, когда наступил ее первый рабочий день!.. А вдруг она не справится? Вдруг обсчитается? Вдруг не сумеет разговаривать с продавцами? Вдруг их ограбят? Или налетит ОБХСС?..

Зойка заехала за ней на своей машине, отвезла на место. Подвал в полузаброшенном доме в Подсосенском переулке. Железная дверь. Щербатые ступени вниз. На дверях охранник. Сырость. Электрическая плитка для чайника. Конторский стол. Старинный сейф. Пачки книг.

Зойка быстро показала и рассказала, что к чему, сказала: «Ну, старуха, действуй» – и испарилась на просторах столицы. Подошел охранник, предложил сигаретку. Вера отказалась. Тот радушно улыбнулся, сказал: «Не дрейфь. Ничего здесь нет хитрого».

Работа в самом деле оказалась простой. Зато ее было много. Вероника трудилась с утра до ночи: около сотни продавцов, каждого нужно знать в лицо. Чужих здесь не привечали, брали только с личной Зоиной рекомендации. С каждого студента нужно получить деньги. Записать в приходную книгу. Спрятать «капусту» в сейф. Каждому продавцу выдать пачку, а то и две-три «Техники секса» или «Камасутры». С кем пошутить, кого подбодрить, а кого и приструнить…

И еще Вера боялась. Знала, что ее – как и Зойку, как и не виданного ею до сих пор Бориса Семеновича, равно как и любого другого кооператора, – милиция или ОБХСС могут взять в любой момент. Незаконное предпринимательство – раз (эту статью Уголовного кодекса пока никто не отменял), неуплата налогов – два, изготовление и сбыт порнографической продукции – три…

Вера почти не видела Василька. Счастье, если она приходила, а он еще не спал. Тогда он, заслышав, как она открывает дверь, с отчаянно-радостным криком «Мамм-ма!» несся к ней по длинному коридору – порой и плюхался с размаху, не удержав равновесия, на пол, но не плакал, а тут же вскакивал и продолжал свой захлебывающийся, неудержимый бег. Прижимался к ней так крепко и так искренне, что Вера всякий раз чувствовала свою вину перед ним.

Однако чаще она появлялась, когда Антонина Елисеевна уже уложила Василька, и Вере единственное, что оставалось, – смотреть, как он крепко, безмятежно спит в своей кроватке – прижимает к груди неизменную бутылочку с чаем и порой во сне из нее посасывает. Тогда Вера брала его к себе в кровать – спала, чувствуя его свежее младенческое тепло. Ни к одному мужчине – ни к Поплавскому, ни тем более к Васе-старшему – она ни разу в жизни не испытывала такой всеобъемлющей, легкой, чистой любви…