Зубы настежь

Я потащил из-за плеча меч, вдвое длиннее, чем у любого из них, встал в боевую стойку, сделал восьмерку мечом и мельницу, замер в красивой позе, переходя из состояния удара в полную недвижимость, как прутковский сэр Торземунд, что в задумчивости на камне сидит.

За моей спиной воевода ругнулся, сказал сварливо:

– Да черт с ним, быком этим!.. Твой он, твой!.. Мы признаем. А теперь можешь подарить нам. Мы с Рарнармиром не гордые.

Она вскинула руку, ее всадники начали замедлять бег, остановили коней за ее спиной. Она все еще не отрывала глаз от моего лица, а я все не мог оторвать взора от ее грудей, что с наивным бесстыдством выглядывали из-под распахнутой волчовки.

– Что ж... – голос ее был замедленным, – вы, как я вижу, проделали далекий путь... А зубра, которого я преследовала, убили нечаянно... Я дарю его вам.

Воевода толкнул меня в спину. Я вздрогнул, отлепил взгляд от ее груди, в глазах появилась тянущая боль, словно отдирал липкую ленту.

– Принимаем, – пробормотал я. – Черт, еще как принимаем!.. Да от тебя и не такое примем...

Ее взгляд изменился, стал тверже, скользнул через мое плечо. Я оглянулся, принцесса в сопровождении герцога подходили с осторожностью, в окружении одиннадцати богатырей. Ее синие глаза смотрели неотрывно, тонкие брови поднялись до середины чистого лобика.

Герцог сразу уставился на грудь охотницы, даже шею вытянул как гусь, что пытается ущипнуть раскрытым клювом.

Я перевел взор на принцессу, затем на охотницу. Принцесса напоминала бутон розы, яркий и готовый распустится, а охотница походила на горный цветок, свежий и чистый, с каплями росы на лепестках. У принцессы каждая бляшка на ее «одежде» стоит стада коров, за каждый драгоценный камешек в обуви можно снарядить войско, но один козырь все же у охотницы... Если принцесса все-таки прикрыла грудь, то у охотницы эти круглые наливные яблоки торчат вызывающе и кричаще: смотрите, ни прыщей, ни жутких родимых пятен, кожа чистая и молодая как у новорожденного олененка.

Их взгляды скрестились. В воздухе блеснул зеленый лучик, словно от лазерного прицела. У той и другой глаза одновременно стали зелеными. Я тряхнул головой, всмотрелся снова, думая, что почудилось, но невинно синие глаза принцессы уже полыхали зеленым пламенем, а дотоле коричневые глаза охотницы стали зелеными как малахит, как целая скала малахита, тяжелого и несокрушимого.

Воевода кашлянул и заговорил громко и рассудительно:

– Вот значитца так... Моя принцесса, мы помогли доблестной Кунигунде, о которой я наслышан, завалить этого быка, а она его дарит нам, как в знак расположения... ведь мы идем по ее землям.

Густые и широкие брови охотницы взлетели еще выше, чем брови принцессы:

– Ты знаешь меня?

Он поклонился:

– Кто не знает доблестную дщерь великого и славного Инкула, трехрогого воителя Черного Портала и Серого Мха? Внучку Кекула, правнучку Укера, праправнучку Шекура, прапраправнучку Ченокера, от которой по женской линии передается родимое пятнышко на самой...

Все слушали, раскрыв рот, а охотница, вздрогнув, прервала быстро:

– Довольно! Ты слишком много знаешь, старик. Ты сам кто?

Он поклонился:

– Воевода Вырвибок, моя прекрасная воительница! Мы с твоим дедом славно дрались в битве за мост в страну Перминию.

Она смерила его недружелюбным взглядом с головы до ног, остановила взор на торчащих пиках усов:

– А, который горного великана?.. С того похода мой дедушка вернулся какой-то странный. Запил, ни одной юбки не пропускал, потом все какие-то крылья строил, с башни бросаться... Отряд! Рысью к замку!

Лишь на миг остановила на мне взгляд, в котором было так много, что кровь во мне вскипела, в глазах встала красная пелена. Смутно видел как в сторонке прекрасное лицо принцессы пошло красными пятнами размером с крупных жуков. Затем за плечо рванула сильная рука воеводы, злой голос проревел:

– Стой! Ты что, не чуешь чары?

Я пробормотал:

– А что, она ведьма?

– Все женщины ведьмы, – ответил он убежденно. – Все! Очнись. Их уже нет, уехали.

Он тряхнул меня сильнее, красная пелена сползла. На поляне с той стороны леса было пусто, только вдали качнулись верхушки тоненьких березок, с раздраженным карканьем взлетели вороны, и все стихло снова.

В сторонке принцесса процедила сквозь зубы:

– Дикарка!.. Так ломиться через лес могут только дикари.

Я промолчал, весь опустошенный, ибо душа моя неслась следом за Кунигундой, ныряла в потоках воздуха, пробовала чирикать на лету, сбивалась с ритма.