Завещание веков

– Это и в самом деле великолепный город, – сказал я, повернувшись к Софии.

– Здесь приятно провести уикенд, но чтобы весь год…

– Так всегда говорят о городах, в которых не жили! – насмешливо парировал я.

– А вы-то разве жили в Лондоне?

– Нет. Но я, уехав из Парижа, понял, что можно жить и в другом месте.

– Я вовсе не говорила, что не смогла бы жить в другом месте. Но только не в Лондоне.

– Почему?

– Слишком дорогой, слишком английский, слишком искусственный.

Я расхохотался:

– Лихо сказано! Вы попрекаете столицу Англии за то, что она слишком английская… Но где же тогда вы могли бы жить, кроме Парижа?

– Знаете, у меня характер скорее бродяжий. Я люблю путешествовать. Видеть разные страны Пустыни. Я люблю Северную Африку, Средний Восток… Их атмосфера намного ближе человеку, чем в наших больших западных городах. Мы понастроили зданий, которые совсем не похожи на нас.

Я пожал плечами:

– Странно. А мне кажется, что мое место именно в больших западных городах. Это уже неплохо. Вот, посмотрите…

Такси как раз пересекало Оксфорд-серкус.

– Посмотрите, сколько народу. Днем и ночью. Здесь всегда многолюдно! Днем они ходят по магазинам, в «Селфридж» или «Хэрродз». Вечером фланируют, назначают друг другу свидания, встречаются или расходятся. Но люди здесь всегда. И меня это успокаивает. Я это обожаю.

Она взглянула на меня с улыбкой.

– Да, я знаю, – сказала она, положив руку мне на колено.

И это не было снисходительной жалостью. Нет. По глазам ее я понял, что она говорит искренне. Она знала. Знала, что мне легче в толпе, что мне нужны люди. Чтобы не чувствовать себя одиноким.

Через несколько минут такси остановилось перед домом подруги Софи.

Если мне понадобилось несколько дней, чтобы догадаться о сексуальных предпочтениях Софи, то относительно ее подруги даже сомнения возникнуть не могло. В квартире Жаклин Делаэ было полно книг о гомосексуализме и весьма откровенных картин, а к плафону у входа был прицеплен великолепный голубой флаг.

Так или иначе, подруга Софи была женщиной необычной. Чрезвычайно эмоциональная, разболтанная и одновременно томная, нежная и циничная, она ни на кого не была похожа. При этом очень симпатичная, живая, остроумная и, несомненно, блестящая. Правда, мне было трудно представить, что она и Софи когда-то могли быть любовницами, но я вдруг осознал, что меня это не так уж и беспокоит. Жаклин была славной, и это самое главное.

Должно быть, она все же почувствовала, что мне слегка не по себе от всего этого. Вероятно, поняла она также, что я испытываю к Софи не только дружеские чувства, потому что смотрела на меня с лукавством и, возможно, с состраданием.

Она была гораздо старше Софи, но в глазах ее светилась неизбывная молодость. На ней были большие очки в черепаховой оправе, тяжелый просторный халат из коричневой шерсти поверх мятой длинной рубахи в цветочек. На шее белый шарф, конец которого закинут за спину. Так мог бы выглядеть профессор-историк 70-х годов, кроме того, она прекрасно соответствовала лондонскому духу и облику.

– Ну, – сказала она, после того как налила нам по стакану бренди, – что это еще за история? Что могло привести в Лондон такое потрясающее трио?

– Мы хотим, чтобы ты рассказала ним о «Джоконде» и «Меланхолии», – с улыбкой ответила Софи.

Трехкомнатная квартира Жаклин была в самом центре Лондона, в старом здании, где, казалось, не было ни одной ровной стены. Думаю, я никогда не видел такого ужасающего бардака. Даже подвал моего отца в Горде казался образцом порядка по сравнению с этой квартирой. Мебель была фактически погребена под разнообразным хламом, напоминавшим культурный слой. Маленький телевизор в любую минуту мог свалиться с груды иллюстрированных журналов. Книжные полки ломились от книг, положенных стопками и расставленных в ряд, здесь же валялись фотографии, ручки, свернутые в рулон постеры, фотоаппарат, стояли шкатулки, африканские статуэтки, будильник, чашки, портативный магнитофон и еще какие-то совсем непонятные предметы… Все было покрыто густой пылью. Эта квартира словно бросала вызов закону притяжения. Повсюду вещи балансировали на других вещах, удерживаясь на месте, очевидно, лишь благодаря магии вуду одного из великих колдунов, чьи маски были развешаны в прихожей.

Я с любопытством взглянул на беднягу Баджи, которому было явно не по себе посреди неописуемого бардака. Скрестив руки на груди, он топтался в углу. Для такого здоровяка, как он, здесь нигде не было места.